Жити завтра -> Статьи -> Книжная полка -> Иеромонах Евстафий (Халиманков): Три периода христианской жизни

С особым напряжением, а подчас подлинной внутренней трагедией переживают разлуку с Богом великие святые. Божие указание преподобному Силуану «держи ум твой во аде и не отчаивайся»^{1Софроний (Сахаров), архимандрит. Преподобный Силуан Афонский. — С. 48.} приоткрыло ему тайну богооставленности: «Он духом проник в тайну борьбы преподобного Серафима Саровского, который после явления ему Господа в храме, во время Литургии, переживая потерю благодати и богооставленность, тысячу дней и ночей стоял в пустыне на камне, взывая: “Боже, милостив буди мне, грешному”.

Ему открылись подлинный смысл и сила ответа преподобного Пимена Великого своим ученикам: “Поверьте, чада! Где сатана, там и я буду”.

Он понял, что преподобный Антоний Великий был послан Богом к александрийскому сапожнику учиться тому же деланию; от сапожника он научился помышлять: “Все спасутся, один я погибну”.

Ему стало ясно, что преподобный Сисой Великий имел в виду именно этот помысл, то есть “все спасутся, один я погибну”, когда говорил ученикам: “Кто может носить помысл Антония? Впрочем, я знаю человека, который может носить этот помысл” (человек этот — сам Сисой).

Он увидел, он знал теперь, что мыслил преподобный Макарий Египетский, говоря: “Сойди в сердце и там сотвори брань с сатаною”. Он уразумел, какая задача стояла перед юродивыми Христа ради и вообще путь, которым шли великие отцы-аскеты: Виссарион, Герасим Иорданский, Арсений Великий и другие»². Благодаря этому Божию вразумлению преподобный Силуан смог победить в себе главного врага — гордость и прийти в меру вышеназванных великих Отцов Церкви^{3«… тече путь Антониев, Макариев, Сисоев, Пименов и прочих славных наставников пустынных, ихже и меры достиже и дарования, апостольстий и пророческий учитель явлейся жив и по смерти» (Синаксарий преподобного и богоносного отца нашего Силуана Афонского / Служба и акафист преподобному Силуану Афонскому. — Святая Гора Афон: Издание Свято-Пантелеимонова монастыря, 2004. — Л. 10, на обороте).}.

«В чем сущность указания Божия отцу Силуану?

В том, что отныне душе открылось не отвлеченно-интеллектуально, а бытийно, что корень всех грехов, семя смерти есть гордость, что Бог есть Смирение, и потому желающий стяжать Бога должен стяжать смирение»^{4Софроний (Сахаров), архимандрит. Преподобный Силуан Афонский. — С. 49.}. Божий дар первой благодати как «богатство неправедное» отнимается от человека, и уже сам человек должен взыскать этот Божий дар — соделаться причастником Божественной благодати — путем напряженного подвига, доступного человеку. «Вообще Богу угодно, чтобы мы испрашивали у Него молитвою всякий дар благодати: веры, смирения, терпения и проч., — пишет отец Софроний. — Все это сначала дается вкусить душе даром, но затем благодать отымается (главным образом за возношение и гордость), и тогда человек должен сам с трудом искать ее для того, чтобы снова получить ее более прочным образом по сознательному к ней влечению и разумному усвоению»^{5Софроний (Сахаров), архимандрит. Подвиг богопознания. — С. 156.}.

Но действительно ли необходимо отъятие Божественной благодати, так ли неизбежен этот мучительный опыт? На примере старца Силуана отец Софроний поясняет: «Теперь обнаружилась и была осознана причина потери: душа не имела ни разума, ни силы понести дар»^{6Софроний (Сахаров), архимандрит. Преподобный Силуан Афонский. — С. 50.}. Однако страшный опыт богооставленности, который пережил старец Силуан перед тем, как получить Божие указание, подготовил его к видению Живого Иисуса Христа: «Ныне же Силуану дан был “свет разума”, отныне он начинает “разуметь писание”, его умному взору ясно предстал путь ко спасению…»⁷

Необходимо прибавить к этому, что отец Софроний не раз предупреждал своих монахов о невероятной — поистине древле-святоотеческой — мере любви к Богу, дарованной преподобному Силуану. «Да, я беспокоюсь, — сказал однажды отец Софроний в беседе с братией, — потому что, думая о уже бывших явлениях благоволения Божьего к нам, мы можем возбудить в себе желание ненужное, неверное, ложное, гибельное — достигнуть таких же дарований, как у старца Силуана. Поймите мою осторожность… у нас невероятно великий отец — прп. Силуан. То, что с ним произошло, — редчайшее явление вообще в истории человечества. И если мы погонимся за теми же дарованиями, которые были у него, это будет ошибкой. Никогда не надо сравнивать себя с кем бы то ни было другим (см.: 2 Кор. 10: 12-14). Как бы ни был мал-велик пред Богом всякий из нас, Бог “занимается” с каждым человеком наедине сердечного общения. Обычный путь — не тот, который мы видим у прп. Силуана. Он, как и прп. Серафим Саровский, в самом начале пережил явление Христа. А нам надо иметь другую установку: христианин должен обычно думать о том, как умереть, очистившись покаянием. И тогда явится Христос человеку в вечности…»^{8Софроний (Сахаров), архимандрит. Духовные беседы. — С. 75.}

«Полнота истощания предваряет полноту совершенства»^{9Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога как Он есть. — С. 62.}, — эти слова отца Софрония применимы вполне лишь к опыту истощания Господа Иисуса Христа. Однако и опыт великих святых недостижим для нас. Поэтому обычно в период богооставленности не все так беспросветно: оставление благодатью христианина не принимает характера абсолютной безотрадности, как это было, например, у преподобного Силуана. Временами Господь утешает страждущую душу: «Благодать иногда приближается, и тем подает надежду, обновляет вдохновение, и снова покидает»^{10Там же. С. 264.}.

Итак, смысл богооставленности, по слову старца Софрония, состоит в том, чтобы «показать нам, что мы еще не готовы; что путь еще не до конца пройден; что нам предстоит пройти через подвиг более полного истощания; испивать чашу, которую Он испил (см.: Мф. 20: 22)»^{11Там же. С. 34–35.}.

Повторимся: для того, чтобы снова воспринять дар Божественной благодати, необходимо сделать свою душу способной к его принятию — необходимо смириться. Отнимая первую благодать, Господь дает христианину возможность воспринять иной дар — покаяние^{12«ПОКАЯНИЕ есть бесценный дар человечеству. Покаяние есть чудо Божие, воссоздающее нас после падения. Покаяние есть излияние божественного вдохновения на нас, силою которого мы возносимся к Богу, Отцу нашему, для вечной жизни во Свете Его любви. Через покаяние совершается наше обожение» (там же. С. 33).}, которое делает нас способными возлюбить Бога «до ненависти к себе» (см.: Откр. 12: 11)^{13Там же. С. 112.}. «Всегубительная страсть гордости, — пишет отец Софроний, — преодолевается только тотальным покаянием, чрез которое нисходит на человека благословение Христова смирения, творящее нас чадами Отца Небесного»^{14Софроний (Сахаров), архимандрит. О молитве. — С. 148.}. Но что это такое — «тотальное покаяние»?

«Видение бесконечной святости Бога-Христа доводит сознание и чувство живущего и действующего в нас греха до такой степени, что человек положительно весь, всем своим существом сжимается и в великом порыве к Богу и в сильном отвращении от своего зла погружается в плач. Желание души уподобиться Богу в святом смирении становится тогда подобным смертельной жажде. Особая духовная печаль от своей духовной мерзости сильно томит тогда душу. В этой томительной печали о святости есть уже начаток самой святости, и потому отцы называют ее святой печалью, и, полюбив ее за святость, они дорожат ею и хранят ее…

Когда человек плачет всем своим существом от сознания своей неправды, своей вины и испытываемого глубокого стыда за себя и острого сознания себя лишенным того света и той жизни, которую ему дано было узреть, тогда от той ни с чем не сравнимой печали рождается энергия устремления к Богу, соответственная силе печали, силе страдания, которое может достигнуть такой меры, что действительно вырывает человека из мира сего, так что поистине забывает человек весь мир и бывает в таком состоянии, что не знает — “в теле или вне тела” был он.

Томление души, кающейся о своих грехах, бывает различных степеней^{15«… чем большею была познанная благодать в часы посещений Духа Святого, тем болезненнее и глубже бывает раскаяние» (Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога как Он есть. — С. 49).}. Иногда оно может достигать столь великого напряжения, что некоторые отцы назвали его “адом покаяния”. И кто не проходил через этот ад покаяния, тот мало “способен” к Царству Небесному»¹⁶.

Такое покаяние есть воистину Божий дар; попытки вызвать его в себе самому, каким-либо искусственным путем, глубоко чужды православному христианину, более того — они очень опасны. На это отец Софроний указывал Бальфуру, бывшему католическому монаху: «Относительно Вашего излишне напряженного стремления к плачу и сокрушению: к Богу, Который есть огнь поядаяй (ср.: Евр. 12: 29), надо приближаться как можно тише, спокойнее, благоговейнее… Всячески надо оберегаться от искусственного нервного, кровяного возбуждения и от мечтательности. Простите; говорю в предупреждение, по любви своей к Вам. Католики, как мне приходилось слышать, именно этими недостатками и страдают… С другой стороны, некоторые путают духовное с душевным или, совсем не понимая первого, то есть духовного плача, последний, как душевный, подвергают осуждению»^{17Софроний (Сахаров), архимандрит. Подвиг богопознания. — С. 80–81.}.

«Неизбежно одно из двух, — утверждает отец Софроний, — или в погоне за психофизическими услаждениями и комфортом удаляться от Бога, а, следовательно, умирать духовно; или в стремлении к сверх-природному образу бытия — умирать для мира сего. В этом “умирании” крест наш, наше распятие…»^{18Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога как Он есть. — С. 111.} Память о первой благодати исключает возможность возврата к мирскому образу жизни, поэтому для христианина остается только одно: идти вперед. Говоря об этом, отец Софроний использовал яркий образ: «В прошлую последнюю Великую войну [т. е. в Первую мировую] часто, посылая в атаку солдат, начальство ставило пулеметы сзади наступающих, или офицер шел с двумя револьверами в обеих руках, чтобы всякого малодушного и готового отступить — расстрелять. Таким образом получалось для атакующих, что спасение и жизнь только впереди, если победишь врага. У нас, монахов, положение подобное этому. Наше спасение во всех смыслах только впереди»^{19Софроний (Сахаров), архимандрит. Подвиг богопознания. — С. 218.}. И еще: «Сколько раз душа моя как маленькое беспомощное существо повисала над пропастью в великом страхе…²⁰ Мой ужас был в том, что после того, как Бог снизошел до меня, я увидел, какими язвами я весь поражен. Я осознал себя до конца неспособным к Царству Святого Бога. Я не в силах описывать ту скорбь, которая погружала меня в длительный глубинный плач… Мне бывало тяжко до невыносимости, и я не раз пытался вырваться из Его святых рук (см.: Ин. 10: 28), но все попытки проваливались, потому что мне некуда было уйти: ничто в мире не влекло меня, не могло удовлетворить мой дух»^{21Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога как Он есть. — С. 171–172.}.

Ничто в мире не может заменить Бога (см.: Ин. 6: 66–68), поэтому страдающей душе ничего не остается, как… далее страдать. В одном письме к Бальфуру отец Софроний пишет страшные слова: «Христианин никогда не сможет достигнуть ни любви к Богу, ни истинной любви к человеку, если не переживет весьма многих и тяжких скорбей. Благодать приходит только в душу, которая исстрадалась...»^{22Софроний (Сахаров), архимандрит. Подвиг богопознания. — С. 216.}

Какие странные слова! кто может это слушать? (Ин. 6: 60) — возможно, кто-нибудь скажет и так; однако далее (в том же самом письме) отец Софроний говорит еще более откровенно: «Моя глубокая вера, — если Вы (это для всякого человека) не переживете тех скорбей, нищеты, унижений, быть может, голода, совершенной оставленности всеми — и людьми, и даже Богом: Боже, Боже Мой… вскую оставил Мя еси (Пс. 21: 2; ср.: Мк. 15: 34), — то никогда не познаете любви Божественной. Сердце, не сокрушившееся от ударов скорбей и не смирившееся вконец от нищеты всякой (и духовной, и телесной), неспособно принять Божию благодать. Последняя покупается весьма дорогой ценой»^{23Там же. С. 217.}. «Испытывается человек, стремящийся к Богу, иногда сурово, а иногда даже “жестоко”, но не все так испытываются, а лишь те, которых предузнал (Рим. 8: 29) Бог как верных и мужественных. Верную душу Бог медлит посетить. Промедление сие в верной и крепкой душе углубляет покаяние, увеличивает отвращение ко всякому греху, более горячим и напряженным делает обращение к Богу»^{24Софроний (Сахаров), архимандрит. Рождение в Царство Непоколебимое. — С. 184.}.

Все это — вышенаписанное — душа как-то может еще понять и принять… в «теории»; однако едва духовные испытания начнутся в твоей личной жизни, «теоретическое мужество» рассеивается как дым, и христианин остается один на один со своим палачом — грехом. Отец Софроний, хорошо понимая это, старался, как мог, приободрить своих монахов, внушая им высокое достоинство «узкого пути»^{25См.: Мф. 7, 13–14.} ко спасению: «Если мы созданы по образу и по подобию, то, значит, для нас приготовлено Царство бесконечное. И в великом страдании совершает христианин свой путь… Христианство, которое мы, православные, живем, действительно есть сплошное страдание. Но в этом страдании вдруг где-то находит себе путь золотая нитка тончайшей интуиции нашего родства с безначальным Богом»^{26Софроний (Сахаров), архимандрит. Духовные беседы. Т. 1. — С. 192.}. Страдая в напряженном стремлении исполнить Божьи заповеди, христианин постепенно восходит к экзистенциальному познанию Господа Иисуса Христа. «Чтобы познать как должно Христа, и нам самим необходимо включиться в Его страдания и переживать все, если возможно, как и Он Сам. Так и только так познается Христос Истина; т. е. бытийно, не отвлеченно. Не чрез психологическую или умственную веру, не преложившуюся в жизненный акт»^{27Софроний (Сахаров), архимандрит. О молитве. — С. 113.}.

В беседах с братией отец Софроний неоднократно указывал на подлинное монашеское богословие — молитву и крестный путь: «Страдание на кресте распятых становится богословием и источником дарований, недостижимых для других людей. Новый святой епископ Игнатий (Брянчанинов) в свое время говорил, что “Крест — это кафедра наивысшего богословия”»^{1Софроний (Сахаров), архимандрит. Духовные беседы. Т. 1. — С. 50.

«С креста богословствуй: потому что крест есть истинное и единственное училище, хранилище и престол истинного Богословия. Вне креста нет живого познания Христа» (святитель Игнатий (Брянчанинов). Аскетические опыты: в 2-х т. — Изд. репринт. — М.: Издание Донского монастыря, Правило веры, 1993. — Т. 1. — С. 355).}.

«Не раз приходила ко мне радость при мысли, что моя жизнь в ее главной части совпала с гонениями на христианство: это дает мне острее ощущать себя христианином. Осознавать ни с чем не сравнимую честь в подобные времена следовать за Единородным Сыном Отца в Его шествии на Голгофу. Гонения повсюду, но в различных формах. Однако ни одна из них не легка… В “страдании за Него” заключается особое благословение и даже избрание: страждущий самим ходом внешних обстоятельств ставится в непрестанную связь с Иисусом Христом, — вводится в сферу Божией любви, — ставится богоносцем. Есть два вида богословия: один — широко знакомый в истекших веках: профессиональная кафедра эрудита; другой — быть сораспятым со Христом (см.: 1 Пет. 4: 13; Рим. 8: 17; 2 Тим. 2: 11-12; Фил. 3: 10; Откр. 1: 9 и др.), — знать Его в тайниках сердца. Первый из сих видов доступен множеству интеллектуально одаренных в порядке философского предпочтения. Действительная вера в Божество Христа, выражающаяся в жизни по духу заповедей Его, при этом не обязательна. Второй — есть богословие исповедничества, рожденного глубоким страхом Божиим в огне пламенного покаяния, вводящего в бытийную реальность явлением Нетварного Света. Школьное богословие в соединении с живой верою — дает благие результаты. Но оно легко “вырождается”, становится отвлеченной теорией, перестает быть тем, что наблюдается в жизни апостолов, пророков, отец наших, т. е. прямым действием Бога в нас…»^{2Софроний (Сахаров), архимандрит. О молитве. — С. 97–98.}

Того же Бальфура отец Софроний снова утешает такими словами: «Мужайтесь, дорогой мой, возлюбленнейший брат мой. Все святые отцы наши учат нас, что скорби есть печать избрания Божия; скорби Господь посылает сынам своим, которых приемлет и о которых печется так, как ни одна мать не печется о чаде своем…^{3Ср.: Евр. 12: 6; Притч. 3: 12.} Вы сами не замечаете того, что Дух Божий почивает на Вас, но у Вас еще нет подлинного духовного разума. Так мало людей, уразумевающих это. А если кто поймет и благодарит Господа за скорби, тому дано будет знать тайны Царствия Небесного. Наша радость прежде всего духовная. Плотию же (то есть всем, что принадлежит миру сему) мы распяты»^{4Софроний (Сахаров), архимандрит. Подвиг богопознания. — С. 76.}.

Благодарение Господа в скорбях всегда было лучшим способом устоять в мучительных испытаниях нашего духа. Смиренная душа принимает все, как из руки Божьей, за все благодарит — такая душа воспринимает ниспосланные ей страдания как особое благословение Божие. Весь подвиг христианской жизни заключен в этой науке терпения и благодарения — «Слава Богу за все!»^{5«Слава Богу! Могущественные слова! Во время скорбных обстоятельств, когда обступят, окружат сердце помыслы сомнения, малодушия, неудовольствия ропота, должно принудить себя к частому, неспешному, внимательному повторению слов: слава Богу! ... Многие из угодников Божиих любили часто повторять эти слова: они вкусили сокровенную в них силу. Святый Иоанн Златоустый, когда беседовал с духовными друзьями и братиями о каких-нибудь обстоятельствах, в особенности о скорбных, в основной камень, в основной догмат беседы всегда полагал слова: слава Богу!» (святитель Игнатий (Брянчанинов). Аскетические опыты. — Т. 1. — С. 387, 389).}. Отец Софроний так писал об этом: «Позднее верная душа уразумевает свое избрание Благим Отцом именно чрез ниспосланные ей мучительные испытания. Вне сих никто не проник бы в глубины Божьего о нас замысла и не познал бы той любви, о которой говорил Христос. В часы богооставленности узреваем мы, что все, сделанное ранее, — далеко недостаточно для спасения, что благая вечность еще не принадлежит нам»^{6Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога как Он есть. — С. 158.}.

Теперь остается сказать несколько слов о практической стороне преодоления богооставленности. Отец Софроний учил, что «при промыслительном отнятии благодати мы должны жить так, как будто бы благодать была с нами всегда, хотя она оставила нас в ощутимой форме. Сам Силуан так сказал: “Все, чему научила нас благодать, мы должны сохранить до конца”^{7Софроний (Сахаров), архимандрит. Преподобный Силуан Афонский. — С. 241.}. И когда таким образом мы проявим нашу верность, тогда благодать сия дается в наше неотъемлемое достояние на всю вечность. Итак, когда в первом периоде благодать учит чему-нибудь, тогда все идет легко, “как по маслу”: человек всех любит, перед всеми смиряется, ни на кого не набрасывается с тем, чтоб эксплуатировать, никому не вредит, но ведет себя, как тот монах, который никого не обидел за всю свою жизнь^{8См.: Там же. С. 446–447.}. Но этот монах был еще молодым — ему было лет тридцать. Я сам знал и его, и другого монаха, который сказал, что его все любят, потому что он всем делает послушание… Итак, если нас благодать учит в самом начале любить и желать сделать каждому добро больше, чем самому себе, как пишет Силуан^{9Там же. С. 300.}, то, когда она отходит от нас, мы должны сохранить это как образ жизни нашей, как если бы благодать была с нами. И через это хранение мы покажем свою верность даже тогда, когда становится все “больно”. И тогда мы понимаем слова Христа: Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16: 24)»^{10Софроний (Сахаров), архимандрит. Духовные беседы. Т. 1. — С. 44–45.}.

«Мы не в силах достигать совершенства заповедей, но от нас зависит проявить максимальное прилежание, и тогда остальное завершит Он Сам», — говорил отец Софроний. Он постоянно повторял в беседах с братией, что главное в повседневной монашеской жизни — хранить себя от греха. «Жизнь наша полна напряжения: все дни и ночи проходят в заботе о том, чтобы избежать греха»^{11Там же. С. 224.}.

Также старец Софроний всегда обращал внимание своих монахов на такое важнейшее аскетическое делание, как трезвение. Он не уставал повторять, что основной «принцип борьбы со страстями — не отдать ума и сердца страстным помыслам»^{12Там же. С. 238.

Об этом же отец Софроний писал Бальфуру: «Нам нужно привыкать внимание ума своего обращать на рассматривание сердца: что в нем делается, о чем оно помышляет, какими чувствами живет, в каком состоянии находится, то есть согласно ли с заповедями Божиими или обуревается страстями (гневом, раздражительностью, блудной страстию, самолюбием и прочим). Это постоянное засматривание в свое сердце с молитвою должно довести до того, чтобы ум с сердцем стали неразлучными» (Софроний (Сахаров), архимандрит. Подвиг богопознания. — С. 86).}; «не отдать ума, когда страсть какая-нибудь прилагается к нам и влечет на грех. Монах должен научиться управлять своим умом и постоянно смотреть — где он, наш ум. Если ум в страстных образах, то это оскверняет всего человека: и ум, и душу, и даже тело. И наоборот, когда наш ум, уязвленный по благодати свыше любовию Христовою, влечется туда, где Он, Христос, тогда происходит обратное: ум наш и все существо наше освящается, возвышается, приближается к Богу и с годами становится способным так освоиться с Богом, что и день, и ночь — всегда человек умом пребывает в Боге»^{13Там же. С. 241.}.

Отец Софроний никогда не преподавал людям каких-то абстрактных теоретических «рецептов», не раскладывал для них духовную жизнь по пунктам; хотя порой он давал простые конкретные советы из области аскетической брани. Он говорил лишь о том, что сам пережил: «…никакая страсть не может в нас действовать, если наш ум свободен и не в образах этой страсти. Только тогда приобретает силу над нами страстный помысел, когда мы умом нашим соприкасаемся с образами страстей и живем ими… И вот, когда какой бы то ни было страстный образ атакует нас, необходимо вырвать наш ум оттуда и “разделиться” с этим образом страсти. Тогда образы страстей не принимают действительной, активной силы, а остаются в пассивном состоянии»^{14Софроний (Сахаров), архимандрит. Духовные беседы. Т. 1. – С. 241–242.}. Отрывая ум от страстных помыслов, монах переводит его в Божественную сферу молитвы. Здесь отец Софроний имеет в виду непрестанную молитву, которая может носить самый разнообразный характер. Старец много писал о молитве, однако это — отдельная тема, которой мы сейчас не будем касаться.

Возвращение благодати

После долговременного отнятия благодати (которое, между прочим, может длиться у верного христианина почти всю жизнь) наступает третий период: возвращения благодати уже в ином для испытанной души качестве. Когда именно вернется благодать, едва ли можно предугадать самому человеку, так как это — тайна Божия. Впрочем, отец Софроний говорил, что благодать приходит, когда мы полностью предаемся на волю Божию^{1См.: Софроний (Сахаров), архимандрит. Духовные беседы. Т. 1. — С. 192.}, когда живем в послушании^{2См.: там же. С. 277.}, когда храним заповеди Божии^{3См.: там же. С. 194.}. Однако мера этих «когда» для человека фактически неисчерпаема…

«Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом. Итак, если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное? И если в чужом не были верны, кто даст вам ваше? (Лк. 16: 10–12). Кто в первичный период был наставляем самим действием благодати в молитве и всяком ином добре и во время длительной богооставленности живет так, как будто бы благодать пребывала с ним, таковой, по долгом испытании его верности, получит истинное богатство, в уже неотъемлемое вечное обладание; иными словами: благодать срастается с природой тварной, и обе сии — благодать и тварная природа — становятся едино. Этот заключительный дар есть обожение человека; сообщение ему божественного образа бытия, безначального, святого; преображение всего человека, чрез которое он становится христоподобным, совершенным»^{4Софроний (Сахаров), архимандрит. О молитве. — С. 104.

«После того, как проявлена нами непоколебимая верность, снова приходит Бог и навсегда вселяется в человека, ставшего СПОСОБНЫМ вмещать Огонь любви Отчей (ср.: Ин. 14: 23; Лк. 16: 10–12)» (Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога как Он есть. —С. 102).}.

«”Благодать возлюбит человека и уже не будет оставлять его“^{5Софроний (Сахаров), архимандрит. Преподобный Силуан Афонский. — С. 241.} — завершение подвига стяжания благодати. Это есть третий этап, конечный. В совершенстве он не может быть длительным, подобно первому, ибо состояние обожения благодатью земное тело не выдерживает: непременно последует “переход от смерти в жизнь”. И сам человек не желает “возвращаться” все в ту же тягостную смену состояний; но если благоволит Господь продлить пребывание в этом мире подвижника, то удерживает его на той мере благодати, при которой сохраняется способность действования, а следовательно и возможность передать верным людям, которые были бы способны и других научать (ср.: 2 Тим. 2: 2) тому, что сам он воспринял от Отцов и непосредственно от Бога»^{6Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога как Он есть. — С. 265.}.

Обогащенный опытом страдания, стяжавший любовь Божию в подвиге огненного искушения (1 Пет. 4: 12), такой христианин, сам быв искушен… может и искушаемым помочь (Евр. 3, 8–9). В этом смысле он становится на путь Самого Господа Иисуса Христа, усвояя себе Его любовь к человеку, Его «чувствования» — в этом как раз и заключается подлинное онтологическое познание Христа и Его пути, которому мы, христиане, должны последовать вслед за Ним. «“Знают” Христа лишь те, которые имеют внутреннюю жизнь, подобную Его земной жизни. По словам Апостола, в нас должны быть те же чувствования, те же разумения, какие видим во Христе Иисусе, Который, будучи Богом по существу, уничижил Себя, восприняв наш рабский образ, и смирил Себя даже до смерти крестной (см.: Флп. 2: 5–8)… Когда брошенный Им на Землю огонь касается сердца человека, только тогда он обретает силу следовать за Ним в Гефсиманию и на Голгофу. Следовать, конечно, духом, в глубоком страдании всего нашего существа. Этого рода познание Господа, “сшедшего с небес” на Землю и далее во ад, приводит к частичному предвкушению воскресения»^{7Там же. С. 159.}. «То есть сами мы все должны носить глубоко в себе сознание, которое видим во Христе, — считает отец Софроний, комментируя эти слова апостола Павла (Флп. 2: 5–8), — и жить мир, как Адама, и молиться за всего Адама. Вот настоящее христианство православное!»^{8Софроний (Сахаров), архимандрит. Духовные беседы. Т. 1. — С. 53.}

Очевидно, сам старец Софроний прошел все три этапа духовной жизни, поэтому мог так свободно и дерзновенно учить своих монахов и вообще всех, желающих услышать духовное слово о путях спасения. Когда христианин вступает в период духовных искушений, — а это неизбежно для всех, кто подвизается законно (см.: 2 Тим. 2: 5), — то пусть не устрашится душа его. Апостол Петр призывает нас не чуждаться огненного искушения, для испытания вам посылаемого, как приключения для вас странного (1 Пет. 4: 12) — это путь всех святых нашей Церкви. Пример отца Софрония —лишь один из таких опытов шествия «узким путем» вслед Христу, куда бы Он ни пошел (Откр. 14: 4). В скорбях не нужно унывать, падать духом и, тем более, отчаиваться. «Безумием было бы думать, что Господь благоволит страданиям. Он Сам проявил такую любовь, которая будет поражать нас во все века и в вечности. И когда Он приходит, то мы говорим Ему: “Господи, где же Ты был вчера или час тому назад?” Но странно, Он приходит, утешает нас свидетельством Своего присутствия, и уже нам нечего спросить у Бога. Так мы испытываем немощь нашего тварного существа: постоянные колебания, постоянные умножения или уменьшения боли и страдания, тьмы и света. Но, зная этот путь, мы постараемся вопиять и к Божией Матери, и ко всем святым, и к Самому Богу, чтобы дал нам терпение и силу на это терпение»^{9Там же. С. 316–317.}.

В «Прощальной беседе» со своими монахами отец Софроний сказал: «И вот, на сегодня я кончаю мой разговор с вами в трех словах: отдать нашу жизнь, чтобы жили другие; утешать всех приходящих, бедных, не имущих иного утешителя в мире сем; и так, служа Богу в Его страдающих братьях и сестрах наших, мы соединяемся в этой любви с Самим Христом навеки»^{10Там же. С. 325.}.

Так и каждый из нас, сам искушен, будет в состоянии помочь искушаемым. Священник, монах, мирянин, прошедшие через «узкий путь» богооставленности, путь страданий и скорбей, восшедшие на Голгофу и воскресшие духом в Господе, обретают в своем сердце подлинную любовь к Богу и ближнему, осуществляя тем самым главную Божию заповедь, на которой утверждается весь закон и пророки (см.: Мф. 22: 37–40).

Источник