Конец Великого поста – время тяжкое. Особенно для священства. Много богослужений, приходские дела, организационные вопросы – всё сливается в один сплошной комок суеты, напряжения, недосыпания и усталости. И если бы не благодатная помощь Божия, которую на себе в трудную минуту ощущает каждый христианин, то никто из духовенства не выдержал бы этой нагрузки. У мирян всё тоже не проще. Предпраздничная уборка, готовка: она даже в минимальном варианте всё равно отнимает время и силы; важнейшие службы в храме, которые не хочется пропускать, да и работу не бросишь…

Зная всё это, я нередко говорю с амвона, что лучше на Пасху ограничиться бутербродами, но есть их в спокойствии духа и умиротворении, чем сидеть за роскошным столом и ощущать в сердце странную пустоту загнанного зверя. Поэтому все большие дела должны оканчиваться до Великого четверга. Должны… но почему-то никак не оканчиваются. 

«Трапеза полна – насладитесь все», – зовет нас святитель Иоанн Златоуст. И мы все на нее приходим. Вот только вкушаем все по-разному.

Кажется, это прописные истины, но каждый раз переживаешь всё заново.

В чем заключается наслаждение «пиром веры»? Наверное, в теснейшем соединении с Господом Иисусом Христом, которое видимо совершается в таинстве Святого Причащения, а невидимо ощущается в сердце. И соединение это бывает ответом на индивидуальные усилия, которые каждый человек совершает ради Бога.


Фото: Павел Иванов

И когда на Пасху храм и площадка около храма наполняется толпой людей, ищущих вроде бы не соединения с Господом, а самого малого – освятить свои пасхальные приношения – ох, какое тогда искушение оттолкнуть их в своей «благочестивой ревности». «Захожане» – так с чьей-то легкой руки мы дружно зовем их. Мы терпеливо ждем, пока их духовные нужды иссякнут, где-то к часу ночи толпа разойдется, и община в своем постоянном составе вознесет молитву Господу и Творцу всяческих. Мы, пастыри, с амвона ревностно обращаемся к ним, призываем их увидеть в Церкви не только «кооператив» по освящению вербы или куличей, а «полную трапезу», на которой преподается истинный Хлеб Жизни… Я и сам не раз это делал. И это правильно, мы ведь поем в Вербное воскресение: «И мы, яко отроцы, победы знамения носяще, Тебе Победителю смерти вопием: “Осанна в Вышних, благословен Грядый во имя Господне”»… То есть ваия, или верба в наших широтах, – это не что иное, как знамение победы. Знамение – это не значок какой-нибудь, а боевой стяг, – поэтому мы его и освящаем, как воинское знамя. Кто может носить знамя? Тот, кто участвовал в войне. Кто боролся, а не «косил» от призыва. А тут приходит какой-нибудь дядька, который за весь пост лба не перекрестил, – и туда же: знамение победы нести! Это то же самое, что доверить нести полковой флаг какому-нибудь красавчику из глубокого тыла, который не только канонады не слыхал, но кому вообще до лампочки была вся война… 

Такой же непростой смысл и в освящении «брашна мяс» на Пасху. Христианин весь пост не вкушал скоромного, подвизался вместе с Церковью, и вот в конце поста он просит у Господа позволения разрешить пост, благополучно окончить телесное воздержание, чтобы вкушение скоромного было «благословенным». И тут же рядом с ним человек, который не то чтобы не мог, но даже и не хотел утеснять свое чрево, для которого поста как бы и не было, – и он тоже стоит и просит благословения на вкушение скоромного. Логика, где ты?

Всё это меня всегда возмущало до глубины души. И если первое время я пытался объяснить всем второстепенность одного и важность другого, то со временем, натыкаясь на недоуменные взгляды, мои руки всё более опускались. Бывает, некоторые мои «захожане» стоят и показывают своим видом: «Давай, поп, заканчивай лекцию и начинай свое дело!» И начинаешь…

Но сегодня мне стало так жаль моих бедных «захожан»!.. «Трапеза» ведь полна и «телец упитан» – неужели лишь малое стадо его отведает? Почему-то мне вспомнился детский фильм «Буратино»: помните сцену в таверне? Базилио и Алиса заказали целую кучу разнообразных яств, но глупенький Буратино берет себе только три корочки хлеба.




Так и мы приходим в храм, где Господь желает теснейшим образом соединиться с каждым из нас, и каждый по мере своей веры причащается Божественной благодати, которая дает ему в праздник истинное наслаждение. И чем меньше времени в храме мы проводим в эти святые дни, чем меньше отдаемся Богу в молитве, чем меньше работаем Ему – тем меньший кусок нам достается на этом пире.

И вот люди приходят, иногда и не заходя в храм, только чтобы получить освящение своих приношений и даже не узнать: а что же там, внутри (не только храма, но и православной веры)? Они толкутся в прихожей шикарного бесплатного ресторана, чуют носом запах прекрасных и диковинных блюд и не хотят войти и насытиться неизреченных благ. И всё, что они себе оставляют в снедь, – только буратиновские три корочки хлеба…

Как-то на Страстной неделе случилось мне ехать из районного центра в свою деревню. По дороге подобрал знакомую, уже немолодую женщину из деревни моего прихода. Она спросила у меня, приеду ли я в этом году освящать их пасхи. Дело в том, что многие села достаточно удалены от населенного пункта с храмом, и пожилым немощным людям затруднительно попасть на богослужение. Поэтому периодически я их навещаю: чтобы пособоровать, исповедовать, причастить, отслужить молебен или панихиду. В числе всего прочего я также освящаю в Великую субботу их пасхальные «брашна». Даже такая краткая молитва зажигает их лица пасхальной радостью, ведь большая часть из них с трудом может дойти от своего дома до середины деревни, где установлен крест, не говоря уже о поездке в церковь. Однако на эти молебны стало всё больше приходить и таких людей, которым не составляет большого труда добраться до храма и помолиться на службе. И для них моя вынужденная мера стала лишь возможностью легкого решения одной предпасхальной «проблемы». Как раз такая женщина и подсела в мою машину. 


Узнав, что в этом году всё будет, как обычно, она немного помолчала и поделилась со мной своими мыслями:

– А я думаю, батюшка, чем стоять всю ночь (то есть на Пасху), так лучше вот так днем освятить яйца, да и всё.

«Далее всё было, как взрыв гранаты», – так, помнится, писал Эдуард Асадов. Вообще высказывания в таком духе, которые в богословском осмыслении можно приравнять только к кощунству, всегда вызывают у меня бурю в душе. В моей южной крови сразу включается память предков, я хватаюсь за словесный кинжал и начинаю рубить во все стороны. В подобной ситуации всё, что меня может удержать, – это понимание, что такое высказывание спровоцировано банальным невежеством, а не хамством. Я уже знал свою пассажирку не первый день, это ее и спасло от «праведного» гнева. Я лишь глухо прорычал ей в ответ:

– НЕТ!!!

И больше ничего не сказал. Я ехал и думал: все-таки пользу или вред я приношу тем, что совершаю этот второстепенный обряд «с доставкой»? Может быть, человек пришел бы в храм, и там спасительная благодать Божия просветила его сердце? А с другой стороны, сколько тех, кто в такие праздники просто находится в церковном дворе и даже не заходит в храм? И какая разница, будет этот человек просто стоять в церковной ограде или просто стоять около сельского креста? Еще я подумал, что если отменю эти праздничные посещения деревень, то пострадают в первую очередь мои немощные бабушки, многие из которых очень набожны и ходили, пока могли, в храм, а теперь лишить их и этого малого утешения? Из-за чего?

Все мы в храме подходим к исполненной трапезе благодати Божией и получаем от нее дары в меру нашего подвига. Одни, суть столпы и светильники Православия, возносятся от этих даров до третьего неба и в свою очередь начинают от себя изливать потоки сладости и утешения. Другие берут гораздо меньше, но всё же насыщают свой голод и восполняют свой недостаток. Третьи только видят и знают меню на столе, но не могут вкусить в полноте, поскольку окованы греховной цепью, а она коротка и не дает приблизиться. Четвертые находятся так далеко от пира, что издали им кажется: на столе и нет ничего, зато они отлично видят третьих, которые еще не изменились под действием благодати и скованы цепями. Они отлично видят, например, меня, которому от дивных яств достаются жалкие сухие корки и который вместо научения и утешения может только прорычать в ответ или же, в лучшем случае, только рассказать о дивных дарах Божиих.

– А вы сами-то их пробовали, эти деликатесы? – Да как-то не довелось, но говорят, что они изумительны. – Ах, говорят…





Вот и стоит толпа в церковном дворе, ожидая только освящения пасх, не помышляя о том, что еще может дать Бог. Так может быть, стоит об этом самом «еще» рассказывать «захожанам»? Они пришли к Богу – и пришли не к Богу. На бытовом уровне они как будто ищут попользоваться Божиим даром «на халяву», потому что «ели хлеб и насытились» (Ин. 6: 26). Но в своем подсознании они, как дети, пришли во двор Отчий в поисках мира и любви для своих измученных душ и семей, в поисках смысла своего обезличенного бытия. Может быть, стоит смотреть не на их внешнее обрядо-язычество, а на инстинктивный духовный поиск, который спрятан за напускной бравадой, который поистерся от суеты да пошлости?

Да и зачем нужны освященная верба, освященный кулич, освященная свеча? Чтобы и через них тоже действовала благодать. Это-то интуитивно знает каждый «захожанин», и следовательно, приходит за ней, за благодатью, чтобы она изменила к лучшему его жизнь. Но не все знают, что в храме есть более полноводные источники благодати, супервысоковольтные провода Божией энергии, одно прикосновение к которым может запросто изменить жизнь человека. И по сравнению с «электростанцией» Причащения освященный кулич – даже не розетка в 220 вольт, а пальчиковая батарейка. Вот заброшенная тема для проповеди на церковном дворе.

Проповедь должна быть выше интеллектуальных умозрительных споров о Божием бытии. Крайне редко ведь в житиях святых можно встретить сюжет, где неверующий начинает спорить со святым о том, есть ли Бог. Потому что сам вид святого Божия угодника не оставляет сомнений в бытии Высшего Существа, под действием Которого может так измениться человек. Трудно представить, например, посетителя преподобного Серафима Саровского, который усомнится в том, что есть Бог. Точно так же сложно представить человека, который увидит праведного Иоанна Кронштадтского в Великую субботу и захочет от него не больше, чем освятить куличи. Я думаю, что при виде наполненного и преизливающегося сосуда благодати Божией любому человеку захочется и самому приобщиться этой благодати, а для этого и понести соответствующий труд, из которых отстоять на Пасхальной всенощной – дело самое нетрудное.

Проповедь наша должна быть свидетельством о небе на земле. Не о подробностях литургико-исторической традиции, а о Царстве, пришедшем уже, пришедшем в силе, об огне (см.: Лк. 12:49), который один может попалить и упразднить терзающие нас страсти, – такая проповедь не пройдет мимо ушей. Если бы я так ответил своей попутчице в машине пару лет назад – может, в этом году она сама бы просилась на пасхальную всенощную?

Если бы я много лет назад, еще далекий от Церкви, стоял в церковной ограде с куличами в корзинке и из храма вышел святой и пламенеющий Иоанн Кронштадтский и взял меня за руку и повел за собой – думаю, я не вырвал бы руки и пошел за ним… Я – совсем не пламенеющий и не святой. Из-за моего нерадения мой удел – только три корочки хлеба Божественной благодати, и лишь изредка я вкушаю нечто большее. Но в эту единственную Субботу и я хочу выйти к народу на церковный двор и сказать:

– Пойдем. Я знаю, где и как можно насытиться, – а Ночью вместе с ними подойти к Чаше.

Великий Четверг. Тайная Вечеря. Икона монастыря Ватопед, Афон

Православие.ру