У Розанова, в его «Опавших листьях», есть такая запись: «Прекрасный человек, и именно в смысле добрый, благодатный, есть лучшее на земле, чтобы увидеть его».

Стоит только вдуматься в эту фразу, как понимаешь, чего так страшно не хватает в нашем мире, во всей нашей современной цивилизации, в самом воздухе нашего времени. Не хватает именно вот этой простой доброты, выражающейся в участии, в сочувствии, в согорести, в сорадовании. Наш мир до краев переполнен криками и спорами о принципах, о программах, об идеологиях. И нет программы, нет идеологии, которая не ставила бы своей целью, не претендовала бы спасти мир и человечество. Поистине можно сказать, что не было во всем прошлом человечества эпохи более принципиальной, чем наша. Но вот как-то так выходит, что посреди всей этой принципиальности, всех претензий на универсальное счастье нет, не оказывается места простой человеческой доброте, и не оказывается именно в ее принципах, во имя спасения человечества и разрешения всех мировых проблем. Все ненавидят всех, и мировая принципиальность оборачивается мировой злобой.

В той же записи Розанов пишет: «Вот пример. Смеркалось, все по дому измучены как собаки, у двери я перетирал книги, а Надя — худенькая бледная горничная, об муже и одном ребенке, домывала окна. Костыляет моя жена мимо к окну, и захватив правой — здоровой рукой шею Нади, притянула голову и поцеловала, как своего ребенка. Та, испугавшись: «Что Вы, барыня!» — Заплакав, ответила: «Это Вас нам Бог послал. И здоровье у Вас слабое, и дома несчастье, муж болен, лежит в деревне без дела, а у ребенка грыжа, а Вы все работаете и не оставляете нас». И отошла, не дождавшись ни ответа, ни впечатлений». «Есть вид работы и службы, — продолжает Розанов, — где нет барина и господина, владыки и раба, а все делают дело, делают гармонию, делают работу, потому что она нужна, — ящик, гвоздик, вещь. Вещи пропали бы без ящика, ящик нельзя сколотить без гвоздей, но и гвоздь — не самое главное, потому что все для вещей, а с другой стороны, ящик обнимает все и больше всего». «Это понимал Пушкин, — говорит Розанов, — когда не ставил себя ни на капельку выше капитана Миронова из Белгородской крепости. И капитану было хорошо около Пушкина, и Пушкину было хорошо с капитаном».

Но как это непонятно теперь, когда все раздирает злоба. Действительно, Розанов показывает, намекает на что-то уже совершенно непонятное современному человеку. Этот современный человек, прочтя розановскую запись, завопит со всем авторитетом своих мировых и мировыми принципами начиненных авторитетов, идеологии: «Эксплуатация, отрицание достоинства личности, социальное неравенство, да еще прикрываемое елейным патернализмом», и что-нибудь еще в этаком роде, и будет очень доволен собой. Он высказался принципиально, он указал на корень зла, он все возвел к принципам. Но ему и на ум не приходит, что всем принципам, сколь бы справедливы они ни были, грош цена, если нет вот этой простой доброты, доброты, фактически не отличающей важного от неважного, а все заливающей теплотой и своим участием.

Вот почему все христианское учение построено на заповеди любви к ближнему. И тут, в этой заповеди, — коренное различие между христианством и всеми современными идеологиями. Эти последние, в сущности, построены на любви к дальнему и во имя этого дальнего отрицают любовь к ближнему. Евангелие, христианство никогда, ни разу не говорит о дальнем, о мировых проблемах и универсальных перспективах, но вот, по словам Евангелия, Христос взглянул на кого-то — и сжалился над ним, но вот умер друг Его Лазарь — и Христос заплакал, вот не хватило вина на простой человеческой свадьбе — и Христос принял участие. Все в Евангелии основано на этой любви к ближнему, на этом участии. Ах, какая бесперспективность, какое отсутствие широких принципов! Разве вы не знаете, что участие в горе одного человека не решает горя всех людей? Разве можно жить только частным, не возводя все прежде всего к общему и принципиальному?

Что же, пора спокойно и не стыдясь ответить на этот вопрос так: а разве вы не видите, что все ваши идеологии и принципы, якобы ведущие к счастью, уже веками наполняют мир кровью, страданием и горем, и нет еще, не было еще человека, которого бы они сделали по-настоящему счастливым. А вот всякий раз, когда вспыхивает и загорается на земле эта простая доброта, счастье и радость от нее распространяются далеко кругом. Поэтому прав Розанов, который о добром человеке говорит, что сам мир был создан, чтобы увидеть его. Тут, только тут, в этой личной доброте, торжествует добро над злом, тут, только тут, добро не идея и не принцип, а живая реальность, опыт и сила. Потому-то и христианство проповедует не отвлеченные христианские принципы, идеи и программы, а проповедует, являет Христа — то есть образ живого Человека, и Человека, чья жизнь, чья Сущность, все призвание Которого — в этой преизбыточествующей доброте...

Иисус взглянул на него и сжалился над ним. И когда спросили у Него, кто этот ближний, которого нужно жалеть, любить, соучастием и сочувствием включать в свою жизнь, Он указал на того незнакомого, но живого и конкретного человека, который сейчас, тут и сегодня, хочет от нас помощи, участия и доброты. И потому уходят в небытие, развенчивают себя одна за другой наши земные идеологии, а остается царящим над миром образ Того прекрасного Человека, о котором Розанов сказал, что сам мир создан, чтобы увидеть Его.

Russned