Из дневниковых записей священника.

Мы живем в совершенно другую эпоху… Свидетели тех событий умерли или, в любом случае, не писали мемуаров – своими свидетельствами они могли повредить живущим. Общаясь с людьми и узнавая, что передо мной – свидетель жизни полувековой давности (а то и почти вековой), спешу записать и сохранить их свидетельства. В назидание нам, живущим в 21-м веке.

Вот еще фрагменты рассказа Л.Ф.:

«Я воспитывалась в обеспеченной семье. Мой дедушка был очень хороший врач. Он получил медицинское образование в России, а потом целый год жил среди тибетских лам, изучал тибетскую медицину. Вернувшись из своей поездки на Тибет, он сказал, что он так укрепился в православной вере, как никогда, и что его никогда не сможет заинтересовать другая вера. У нас в семье было не обрядоверие, а настоящая, глубокая вера. С детства меня научили молиться, научили делать добро. Как это было? Специально никаких бесед со мной не было, а просто смотрели, что я делаю, чем я занимаюсь.

Например, был такой случай. Я очень любила есть варенье из банки, а бабушка мне говорила, что это нехорошо, чтобы я положила хоть целое блюдце, но только бы не ела из банки. Она ушла, а я по-прежнему открыла банку, съела сколько хотела, закрыла и поставила ее обратно. Мне казалось, что я закрыла ее так же, как бабушка. Когда бабушка пришла и стала класть принесенные покупки в буфет, она увидела и спросила: “Ты ела варенье?” Я сказала: “Нет, я не ела варенье”. Тогда бабушка сказала: “Знаешь, Люда, ты можешь обмануть меня, других людей, но Бога обмануть ты не можешь. Он все видит и все знает”. Мне стало так страшно и стыдно, потому что я вспомнила, сколько раз я бабушку обманывала. Еще когда-то обманывала, а Бог все видит. Это произвело на меня огромное впечатление. Я не могу сказать, что в жизни я никогда не лгала, но всякий раз меня это очень вразумляло. За этим последовал другой эпизод дня через три. У меня была подружка, и я пошла с ней погулять. Она пыталась убить муху на стене. Пока муха была низко, мы могли ее достать, но потом она улетела. Я говорю: “Пойдем гулять! Ну, далась тебе эта муха!” А она отвечает: “Нет, надо убить эту муху, потому что, когда мама уходит и я остаюсь одна, а эта муха потом все маме рассказывает, что я делала”. Теперь я взрослый человек и могу увидеть, что один человек говорит, что все Бог видит, а другой говорит: “Убей свидетеля – и делай, что хочешь”.

 
Я, как и все дети, хотела все себе, была какая-то жадность. В те времена у нас были копилки. У меня была кошка-копилка. Когда накопили денег, разбили эту копилку и домработница поменяла накопленное на бумажные деньги. Я не помню, что я хотела купить, но дедушка сказал: “У тебя здесь немного не хватает денег. Завтра у меня неприемный день, больных не будет, так что мы с тобой пойдем и купим то, что ты захочешь, а я добавлю”. Мы шли с дедушкой, вели оживленную беседу (мы с ним всегда много говорили), и вдруг он мне говорит: “Люда, посмотри, вон там сидит нищий. Пойди и дай ему денежку, и посмотри ему в глаза”. Я так возненавидела этого нищего! Зачем он там сидит?! Почему я должна поделиться теми деньгами, на которые я хочу что-то купить? А теперь что будет? Когда я подошла к нему, сначала дала немножко денег, а потом отдала все, и я возвращалась от этого нищего совершенно другим человеком. Вернулась к дедушке и говорю: “Я ему все деньги отдала”. – “Ну, и молодец. У тебя есть игрушки. Ты очень хорошо сделала. Мы просто погуляем”. Пришли домой. Сели есть. А у меня – эти глаза нищего передо мной. А вдруг он голоден? А вдруг он ничего не ел? Потом играю и забуду про него. А вечером ложусь спать в теплую постель и снова думаю: “А где спит этот человек? Какой ужас!” И так продолжалось очень долго. Я не могла забыть этого момента. Это сохранилось у меня до сих пор, потому что мне трудно пройти мимо нищего.

 
У меня было много кукол. Я играла с девочкой, в семье которой было много детей, и игрушек у нее было мало. Я не видела, как она украла, но я видела, как, когда она уходила, кукольные ноги из-под одежды болтались. Я сказала дедушке: “Я больше с этой девочкой играть не буду. Она украла у меня куклу». Дедушка посмотрел на меня и сказал: “Это твой грех, а не ее. Ты ее вынудила украсть. У тебя столько кукол! Почему ты с ней не поделилась? Да, она плохо сделала. Надо было попросить у тебя, но она, видимо, стеснялась. Это твой грех, что ты не поделилась. С этой девочкой ты должна дружить. Я сам с ней поговорю». Это тоже для меня было большим уроком.

 А вот еще. Мы гуляем с дедушкой по лесу. Я сорву цветок и брошу, сорву и брошу. Дедушка спрашивает: “Зачем ты это делаешь? Если ты хочешь нарвать букетик, то нарвешь около дома, поставишь его в воду и он будет радовать нас всех какое-то время. А ты знаешь, кто написал первую книгу?” – “Нет”. – “Бог написал первую книгу. Вот природа и есть первая книга. Ты была с бабушкой в деревне и сказала, что там люди не умеют читать, но какие они хорошие. Так вот, люди читают эту природу. Они сеют, сажают, они даже могут сказать, какая погода будет, потому что они эту книгу читают, а мы с тобой не умеем, потому что мы не среди природы живем, и мы читаем книжки. А это для них книжка”.

С тех пор мне всегда жалко что-то сорвать и бросить, потому что я всегда думала, что это Бог создал, а если Он создал, значит, для чего-то. Поэтому, мне кажется, никаких специальных бесед не надо. Просто появился случай – и надо объяснить. Так это и было. Мы всегда молились перед едой, после еды. Было еще и такое. Когда бабушка и женщины ее возраста собирались у кого-нибудь дома, все приходили со своими внуками. Мы играли, а они разговаривали, но то, о чем они говорили, было очень интересно слушать, потому что они говорили о Боге, вместе молились, пели песни.

…Мама меня очень строго воспитывала. У нас были домработница, повар-китаец, но когда приходила новая домработница, мама говорила: “Это комната нашей дочери. Здесь вы ничего не делайте. Она сама заправляет постель, моет посуду, галоши. Все она делает сама”.

Мне всегда было обидно, почему всем делают, а мне нет. Но мама сказала: “Потому что все это умеют делать, а ты нет. Если ты ничего не будешь уметь делать, ты будешь неряха. Если ты не научишься класть вещи на место, то будешь всю жизнь что-то искать и у тебя не останется времени ни на чтение, ни на что другое». И когда я плохо заправляла постель, мама говорила: “Ты будешь десять раз заправлять постель, но заправишь, как следует, потому что я тебе показывала и ты знаешь, как это сделать. Но тебе лень и ты не хочешь это делать. Но ты будешь это делать». И я знала, что, раз мама сказала, то это все. Поэтому я научилась сразу все делать. То же самое и с посудой. Если я вымою как попало, мама говорила: “Эту посуду можно поставить на стол? Как ты вымыла! Сейчас же пойди и вымой все заново!” Мне всегда казалось, что мама придирается.

 
У нас во Владивостоке все заведения были закрыты – там ждали войны. Я уехала заканчивать в Н., и там я жила в общежитии. Вот тут-то я и поняла, как мама была права, потому что было соревнование за чистоту и порядок в комнате. Если девочка была неряшлива, плохо заправляла постель… то сразу двойка за поведение. Поэтому если девочка неаккуратна, ее никто не хотел брать к себе в комнату. Тогда я села и написала маме письмо: “Мамочка, я только сейчас поняла, как ты была права, что так меня воспитывала и наказывала, потому что мне не стыдно, меня все хотят в свою комнату”. Мама мне написала: “Ты знаешь, как у меня далеко слезы, но когда я получила это письмо, я так плакала! Плакала слезами радости, что ты поняла и оценила”. Многие из маминых подруг говорили: “Девочка так хорошо учится! Что ты ее заставляешь все делать? Дай я сделаю”. Мама говорила: “Я тоже могу это сделать за нее, но зачем я это буду делать, ведь так она не научится сама”.


Я не любила играть в куклы, но шить им я любила. Мама вывернула наизнанку кофточку куклы и сказала: “Люда, посмотри, какую кофту ты надеваешь и что ты сделала со своей куклой». Подруга мамы говорит: “Но это же для куклы”. Мама отвечает: “Если она научится так шить для куклы, для себя она будет делать то же самое”. Я хочу сказать, что такие вещи запоминаются надолго. И это не то, чтобы тебя пилят…

Вот еще один эпизод из моего воспитания. Дедушка мне сказал, что нельзя никогда лгать. У дедушки был друг – тоже врач. Он не был женат. Он очень любил к нам приходить. Когда я была маленькой, он любил меня подкидывать, а мне это не нравилось. Но я молчала, потому что не хотела его обидеть. Я всегда молчала, хотя ведь это ложь, потому что мне не нравится, а я делаю вид, что нравится. Один раз, когда он пришел, я сказала: “Не делайте так. Мне это не нравится». И ушла к себе. А он был настолько обескуражен. Когда он ушел, дедушка сказал: “Люда, как ты себя вела?!” – “Но ты же сам говорил, что нельзя лгать! Я и не солгала. Сказала, что думаю”. Он сказал: “Ты меня извини, Люда, но я сказал тебе не совсем правду. Вежливость – почти всегда ложь. Мы можем своему близкому другу сказать правду, даже очень тяжелую”. И он объяснил мне, что такое этикет, но на моем, понятном мне, языке. Он сказал, что есть правила, которые должны в обществе людей существовать, а иначе жить будет невозможно. Через неделю у меня был день рождения, и все принесли мне одну и ту же игрушку. Первому человеку я улыбнулась, сказала “спасибо”. Второму человеку тоже, и так всем. Когда все ушли, дедушка посадил меня на стол в своем кабинете (это означало, что он очень мною доволен) и сказал: “Людочка, какая ты молодец! Если ты сказала бы, что у тебя уже есть такая игрушка, то люди огорчились бы. Ведь люди так старались! Они хотели купить тебе самое лучшее, и каждый купил тебе самую лучшую игрушку (в то время игрушек было мало), а она одинаковая. Но ты не расстраивайся. Ты подаришь всем своим девочкам, и все будет хорошо”. Так меня учили этикету...


В детстве я очень любила читать и рассказывать прочитанное своим друзьям, ребятам с соседних дворов. Мы играли, искали клад, кто-то стоял заколдованный, и, пока его не расколдуют, он будет стоять. Или, например, я написала пьесу, и мы ее играли. Все меня любили, и я всех очень любила. Если я говорила, что кто-то мне не нравится, то дедушка спрашивал, за что. Когда я объясняла, он говорил: “Люда, ты думаешь, у тебя нет плохих качеств? А Бог тебя любит. Бог всех любит. Кто ты такая, чтобы не любить этого мальчика? А ты ему помоги исправиться”. Поэтому у меня проблем в общении с детьми не было.

Когда я училась в школе, то слабых учеников прикрепляли к тем ученикам, которые учатся хорошо. Ко мне прикрепили одного мальчика. Он приходил ко мне. Мы вместе делали уроки. Я ему помогала. Однажды я куда-то очень торопилась, да и надоело мне все это, и я с ним обращалась не очень хорошо. Когда он ушел, бабушка мне сказала: “Люда, как ты посмела с этим мальчиком так обращаться?” – “Бабушка, я так устала! Он мне надоел!” – “А ты думаешь, я от тебя не устала? И ты мне не надоела? Ты когда-нибудь слышала, чтобы я тебе это сказала? Как тебе не стыдно! Бог дал тебе эти способности, и ты должна быть благодарна Богу. Надо делиться всем хорошим, что есть у тебя, потому что все, что есть у тебя хорошее, это от Бога. А не будешь делиться – и Бог заберет у тебя это”.


Когда я стала постарше, дедушка подарил мне поэму Эдгара По “Если”. Там очень много чего перечисляется, а заканчивается тем, что, если ты можешь говорить с царем и не смущаться, и будешь говорить с самым простым человеком о сложных вещах, и он будет тебя понимать, то тогда ты можешь называться человеком. Эта поэма есть у меня на английском языке. Когда я ездила в Англию, я ее купила. Долго я знала ее наизусть, и она была моим как бы руководством.

На день рождения дедушка всегда дарил мне какой-то подарок и обязательно письмо, в котором он, наблюдая меня целый год, рассказывал про меня и писал, что и как надо. Однажды он подарил мне тетрадку, разлинованную вдоль, и сказал: “Вот здесь ты будешь записывать все, что ты делала за день, и как ты это делала. А я буду смотреть эту тетрадку и буду тебе помогать”. Сделал он это потому, что я, начитавшись разных книг, разрезала у себя палец и кровью написала: “При всех обстоятельствах я буду…» И дальше написала четыре пункта, четыре “буду”. Этот листок я повесила у себя над кроватью. Дедушка, когда это увидел, воскликнул: “Люда, это что? А где ты кровь взяла?» Я созналась. Тогда он спросил, почему я не написала это ручкой. Я объяснила. “Люда, – сказал дедушка. – это невозможно выполнить, что ты написала”. – “Почему невозможно?” – “Хорошо, я тебе сейчас напишу: вставать каждое утро, независимо от того, идешь ли ты в школу или нет, во столько-то, сделать утреннюю гимнастику, прочитать молитву… Если ты за неделю все это сделаешь, ты совершишь героический поступок”.

Прошел один день, а я и половины не сделала. Второй день прошел еще хуже. Прошла неделя, и я во всем созналась дедушке. А он сказал: “Не надо брать на себя то, что ты сделать не можешь, но то, что ты можешь, это надо делать”. В тетрадку, которую он мне подарил, я должна была записывать все. Прошел один день, а я ничего хорошего не сделала. Правда, и плохого ничего, но хорошего-то не сделала. После второго дня я подхожу к дедушке и говорю: “Я ничего доброго не сделала”. – “Ладно, не расстраивайся. Завтра пойдешь на кухню, возьмешь хлеб и покормишь птиц. Это всегда угодно Богу, и это всегда хороший поступок”. С тех пор, если я за день ничего доброго не сделала, я птичек кормлю. Все эти вещи в жизни мне очень пригодились.


У дедушки была очень большая библиотека. У него была сестра, которая была не замужем, и она заведовала ею. Мне разрешали заходить в библиотеку и читать. Дедушка предупредил меня: “Люда, те книжки, которые ты читаешь, ты о них никому не рассказывай. Это не к тому, что я тебе говорил, что со всеми надо делиться. Но эти книжки сейчас не разрешают читать всем. Поэтому, если ты кому-то расскажешь, то будет плохо и этой девочке, и тебе, и нам, и всем будет плохо”.

Он мне очень подробно на доступном мне языке рассказал и по поводу молитвы и крестика. Крестик у меня был зашит. Иконы у нас не висели, а стояли в шкафу – мы молились, а потом их обратно ставили. Я об этом была осведомлена. Сказали мне это перед тем, как я пошла в школу.

Перед первым классом я пошла в библиотеку и взяла первый том Энциклопедии. Когда дедушка нашел меня за этим занятием, он спросил, что я тут делаю. Я ответила, что прочту все эти книги и в школу ходить не буду. Дедушка сказал: “Люда, это справочники, и они школу тебе не заменят”. Я сначала не хотела ходить в школу. Это потом мне понравилось. Когда я узнала про молитвы, иконы, то, начиная со школы, я жила, как шизофреник, потому что у меня было два мира – мир в школе и мир дома. Когда я была студенткой, уехала учиться, мне было очень тяжело, потому что я могла молиться только лежа в постели, очень рано утром и вечером, когда все лягут спать. А ведь, бывало, девочки лягут и еще долго разговаривают. Я хочу спать, но я не могу уснуть без молитвы. Поэтому, когда все засыпали, я минут 15 молилась. Но зато какая молитва была за эти 15 минут! Я думаю, что у меня никогда не было такой сильной молитвы, как тогда, потому что я была не дома, мне не с кем было поделиться, спросить. Тогда я чувствовала какую-то близость Божью. Если мне было страшно, я про себя помолюсь. Или, например, когда иду к доске, я молилась. Но молилась я тогда глубже, чем когда была дома, среди своих людей и перед иконой».

Азбука.ру