Святой Исаак Сирин говорит: "Хотя геенна ограниченна, однако страшен вкус пребывания в ней". Смотри, именно вкусом мы распознаем ад. Как много моих знакомых побывали в аду уже здесь, на земле. Уже здесь они познали вкус вечных мучений. Или лучше сказать, мучений, на которые не распространяется власть времени, в этом их особый ужас, в их безнадежности. Война с собой, это как если бы все войско малодушно подалось в предатели, хотя еще нужно найти, кому можно предать своих. Потому как многие пытались спиться, но не многим это удавалось. Теперь просто так никто не пьет, теперь в ход идут таблетки, валокордин и карвалол пьются целыми бутыльками. Вот он очнулся утром, сердце останавливается, дышит он спазматически и через раз. И нужно заводить мотор с толкача. Я пару раз наблюдал, пару раз сам заводил, мертвому не пожелаю. Это когда все в вас мечется, желая покинуть здание, а водка не желает приживаться в организме. Но лучше так, чем помереть. Заводят спиртом, а если совсем плох - шпунтом, это горячий чай с водкой. Человек сначала бледнеет, потом покрывается малиновыми пятнами, и если не помирает, то относительно живет. Вместо шпунта некоторые используют баню. Один товарищ мой возвращался с того света после пребывания там недели полторы. Взял шкалик, пришел в общественную баню, чтобы если помрет, то хоть на людях. Ну, страхования там, ужасы, про это не пишу, это все не в счет. Сидит в парилке, а пота нет, кожа даже кристаллами какими-то поблескивает. Мужики смотрят с недоумением - не потеет человек. Пошел он к шкафчику, выпил полшкалика и снова - в парилку. Сидит. Мужики уже побаиваться стали. А его вдруг как качнет, словно током шибануло, и из него пот рекой, с кончика носа как из сломанного крана побежало. И сделался он весь пунцовый как после ожога, пошел, выпил еще полшкалика и пошел домой переживать ночь перед выходом из ада, биться между сном и реальностью, смотреть бесконечные тревожные мультики, мелькающие перед закрытыми глазами.
Лучше так, чем "делать страуса", это когда на третий день запоя, человек, измучив вестибулярный аппарат, начинает со всего размаху биться головой об пол. Потом не стоит его стричь коротко, кожа головы будто бы нашинкована мелко топором.
Лучше так, чем пить с бесами. Товарищ мой поутру усаживался за стол, брал бутылку, шесть рюмок, Библию и литой латунный крест. Разольет водку и спрашивает невидимого собеседника, которого он уже видел, - ты пить будешь? Тот, видимо, соглашался. На что друг его просил:
- А ну, перекрестись.
Невидимый собеседник отказывался.
- А, не можешь, значит перекреститься? - улыбался друг, - Тогда ты пропускаешь.
И выпивал рюмку сам. Морщился, потом обращался к другому невидимому гостю:
- А ты пить будешь? А в Бога ты веруешь?
Другой невидимый видимо веровал.
- Тогда целуй крест, - и он протягивал невидимке большой латунный крест. Невидимый гость отказывался.
- Тогда и ты пропускаешь! - Резюмировал товарищ и рюмку выпивал сам.
А потом, очнувшись поутру, он выслушивал крики жены, которая стояла над ним, беспомощным и почти бесчувственным и выла:
- Вставай, выполняй свой супружеский долг!
- Какой долг? - недоумевал он, раздирая слипшиеся с перепою глаза.
- А, не нравлюсь я тебе?- кричала жена, - А девки голые из компьютера тебе нравятся? На них ты рукою блудишь, а жена тебе не хороша?
И что остается человеку? Опять впасть в борьбу с собою, потому как пьянство - это самоубийство. Пьяница не просто развеселиться хочет, ему нужно перестать быть. Пьянством, говорят, Бог наказывает за гордыню великую. Из ста пьяниц только два - зависимы химически, остальные - невротики, борющиеся с собой, со своими талантами, которые, как шило в мешке, требуют себе воплощения, а мир не любит Божьи таланты.
Пьяница хочет, чтобы талант живой, требующий себе жизни, перестал мучить его, умолк наконец. И если попытка выхода из запоя снова сорвалась, то человек оказывается в таком страшном месте, где нет тишины ада, но есть демаркационная линия для духов злобы. Он видит их и страшится. Кто-то из святых, кажется, Иоанн Лествичник замечает, что бесы винопития - единственные, которых может видеть человек при жизни. За одним моим товарищем бес гонялся, сидя на крыше троллейбуса. Погоня длилась несколько часов. Другой всю ночь дрожал под одеялом, потому что бес сидел напротив, в кресле, и покачивал стеклянной ногой, которая полна была отрезанными человеческими ушами. Бесконечно мелькающие картинки, муки совести, помноженные на воспоминания, останавливающееся сердце и ужас, ужас, ужас.
Что нужно, чтобы попытаться вырваться из ада на побывку?
Во-первых, вооружимся крестным знамением.
Лет 20 назад мне приснился сон, в котором каждую ночь приходил ко мне "человек", который говорил со мной о поэзии, о живописи, но ужасно пугал меня своим присутствием. Несколько ночей я проболтался между сном и явью. Но "гость" не исчезал. Я очень устал и пожаловался своему старшему товарищу-христианину:
- Знаешь, он пугает меня, я уже спать не могу от этого кошмара, "гость" говорит безумно интересные вещи, но невероятно страшен.
А товарищ мне по-детски говорит:
- Представь во сне свою руку, возьми и перекрести его.
Мне это показалось почему-то наивным и банальным. На следующую ночь этот "гость" снова пришел ко мне во сне, начал пугать меня, и эти полудремотные диалоги опять привели меня в ужас. Когда ужас достиг апогея, я вспомнил совет товарища и перекрестил "гостя". "Гость" вдруг издал страшный истерический крик и исчез. Я проснулся от ужаса в холодном поту. Но крест навсегда стал моим щитом.
Через несколько лет, я как-то рассказал об этом своим студентам. Проходит буквально неделя, подходит ко мне одна девушка и просит помощи.
- А что случилось?
- Меня начали одолевать бесы. Только закрою глаза - приходят ко мне во сне.
- Как так?
- Страшные такие, с рогами, грязные. Сутки, другие приходят, я спать не могу, просто сижу в углу. Маме пожаловалась, она говорит:
- Ты на учебе переутомилась, устала, возьми таблеточку.
Девушка таблетку выпивает и засыпает, а бесы снова начинают к ней лезть. Она хочет проснуться и не может. И вот когда она уж дошла до края ужаса, она их перекрестила, и те с диким воем исчезли.
При этом она была татаркой и считала, что креститься не имела права.
А другая моя воспитанница из Воскресной школы рассказала, что ее ночью так пугал бес, что она не только перекреститься, но даже и помолиться не могла. Уж я не говорю о своих творческих друзьях-музыкантов, которые, еще не зная опыта Богобщения, уже имели опыт бесообщения. Их, музыкантов, бесы почему-то душили. А отец Дмитрий Смирнов рассказывал мне, о мальчике-старшекласснике, которого бесы били по ночам, они весь был в синяках.
Помню, как один товарищ мой далеко забрался в тень смертную в поисках своего я, так, что лежал уже два дня бесчувственный, а мы читали над ним акафист иконе "Неупиваемая чаша". Мы читали и плакали, потому что бесчувственный, поднимал голову и, смотря на кого-то нам невидимого, устало говорил: "Уйди от меня, я - Христов".
Во-вторых, будем уповать на Бога и молиться. Никто, кроме Христа не спасет нас. Нигде я не встречался с такой искренней и судорожной молитвой Иисусовой, как у алканов. Познавший вкуса геенны, более не жаждет его опять, но вкушает вместе с самоубийственной борьбой с собой. Я видел людей перебегавших границу с адом один раз, видел тех, кто уходит туда в длительные экспедиции, видел и тех, кто прописался там, оставляя лишь тонкую нить, связующую со внешним миром живых. Но у всех у них есть шанс. Ибо страшен вкус геенны, однако не бесконечен. Геенна ограниченна. Не надо своей бессмертной душой придавать ей статус вечности.


(Приложение. Из 18 слова преп. Исаака Сирина "О видении естества бесплотных", с.76: "Мучимые в геенне поражаются бичом любви. И как горько и жестоко это мучение любви! Ибо ощутившие, что прегрешили они против любви, терпят мучение вящее всякого приводящего в страх мучения; печаль, поражающая сердце за грех против любви, страшнее всякого возможного наказания. Неуместна никому такая мысль, что грешники в геенне лишаются любви Божьей. Любовь есть порождение ведения истины, которое дается всем вообще. Но любовь силою своею действует двояко: она мучит грешников, как и здесь случается другу терпеть от друга, и веселит собою соблюдших долг свой. И вот, по моему рассуждению, гееннское мучение есть раскаяние. Души же горних сынов любовь упоявает своими утехами".)
 

ЖЖ Мирослава