Моему сыну, когда он был маленький
и спрашивал меня о Боге, и моим бабушкам.

Началось с того, что бабушка Надя сказала, что Бог есть. Бабушка Лида, с которой Тёма этой новостью доверчиво поделился, поджала губы и проскрипела, что лично она в этом не уверена, но спорить с бабушкой Надей не станет из педагогических соображений. Запутавшийся Тёма позвонил бабушке Лене, так все-таки есть или нет? Бабушка Лена — дипломатка, велела спросить у мамы. Ну, он и спросил: «Женя, а Бог есть?». Надо было конечно сказать «мама», но как-то раз за разом само срывалось «Женя», да она привыкла уже. Мама в это время мыла посуду, поглядывала в телевизор и ждала телефонного звонка, словом, была кругом занята и ответила (на свою голову): «Может быть, и есть...».

Бабушек у Тёмы три. Вольным странником, пилигримом путешествует он между ними. От Нади к Лене, от Лены к Лиде. Иногда в этот круговорот вклинивается Женя. Тогда движение приостанавливается, Тёма живет дома. Живет месяц, другой, третий, отыскивает потерянные игрушки, заново привыкает к коротенькой белой пижаме и учится называть Женю мамой. Но снова — ночной телефонный звонок, случайная встреча, нежданная командировка выхватывают маму из дома, а Тёму возвращают бабушкам. «Женечка снова в поиске», — долетает до него из осторожных бабушкиных пересудов вполголоса («не при ребенке»...). И он представляет маму, как она худая, стремительная, целеустремленная точно борзая одиноко петляет по лесу, ищет и не находит упущенную добычу... Маму жалко. Но как-то издалека, как постороннего, хорошего человека. Тёма привык — родители они такие... непредсказуемые... сегодня есть, завтра нет. Его мир покоится нерушимо на трех основаниях: Надя-Лида-Лена. Три хорошее число. Надежное.
И как славно им всем вместе сидеть на просторной кухне бабушки Лены. Тёма возится на полу, бабушки тихо воркуют за столом, мерно поднимая и опуская тяжелые цветастые чашки. И о чем бы понятном или непонятном они ни говорили, Тёма чувствует, что о нем. Слова «чудо» он по малолетству еще не знает, а если и знает, то понимает не до конца, но счастливое, невыразимое удивление увлекает его от того, что три такие разные бабушки порознь и вместе одинаково и сильно любят его одного. И он стоит в этой любви, как в теплой летней реке.
Кругленькая бабушка Надя — «кормушка» (Кормилица! — смеясь, поправляет его Женя) — она всех кормит, особенно Тёму, в котором неизменно видит одни лишь «кожу да кости». Про Надю Женя говорит, что она бабушка не родная. Но Тёма этого не понимает. Как не родная, когда родная... Когда-то давно, до Тёмы еще, была Женя замужем за человеком с невероятным именем Апполинарий, сокращенным до веселого «Поля». С той поры осталась у нее стопочка неярких фотографий с которыми плачет она иногда потихоньку, когда думает, что Тёма не видит и баба Надя — Полина мама. А Поли нет, Поля утонул. Об этом Тёме тихонько бабушка Лена сказала — и велела больше к маме с расспросами не приставать, не огорчать ее. Бабушка Лена — Женина мама, она про маму все знает. И не только про маму, а вообще. Все знает и всех учит, и называется «ученая». Она и Тёму учит — поправляет, чтобы он правильно говорил, разбирает с ним разноцветный букварь. Серые ее глаза за толстыми стеклами очков кажутся огромными — как у мультяшных девочек. Последняя и самая громкая бабушка — Лида — мама папы Сережи. У папы Сережы с мамой Женей что-то не получилось, теперь он живет в другом городе и только иногда звонит по телефону. А бабушка Лида живет в соседнем дворе. Она массажистка, и когда Тёма живет у нее, каждый вечер разминает и вымешивает его худенькое тельце как кусок сдобного теста. Баба Лида любит вспоминать, что родился Тёма маленький, чахлый, кособокий, и вот этими самыми руками она вытянула, выправила его. И ведь какой мальчишечка получился? Снова и снова повторять эту историю ей никогда не надоедает.
Тёма мечтает, что вырастет, построит большой дом и соберет в нем всех своих бабушек. А пока, сидя на полу, он рисует этот дом во всех его многоцветных и радостных подробностях... Вот Надя с половником, Лена с книжкой, Лида разговаривает с соседками. Петух в окне. Кот на полу... Рыбки в аквариуме.
— А как же мама, Тёмочка, где она? — спрашивают его бабушки, по очереди заглядывая в рисунок через плечо.
— А мама к нам в гости будет приезжать иногда, — безмятежно поясняет Тёма. — Жене некогда... ну ты же знаешь...
Так говорилось — месяц назад, в последнюю их встречу. Сейчас счастливый бабушкин круговорот в очередной раз приостановлен. Тёма живет с мамой. И только рисунок «бабушкиного дома», что висит у него над кроватью, напоминает о том, что кроме Жени у него есть еще Надя, Лида и Лена. В редких паузах между «поисками» Женя не жалует бабушек. В такие дни она хочет, чтобы сын принадлежал лишь ей одной. Тёма скучает. Мама не умеет варить борщики, как Надя, устраивать кукольный театр, как Лена, и крутить его в теплых и сильных руках, как Лида. Женя — она хорошая... Но она одна, а бабушек трое. Тёма ничего не говорит. Не жалуется то есть. Но все время молчать тоже не станешь, и тогда, чтоб не молчать, он спрашивает ее о Боге.
Женя рада случаю поговорить с сыном о чем-нибудь таком... развивающем. Обо всем у нее есть определенное мнение, и о Боге тоже, как же иначе. Но вопросы сына неизменно сбивают ее с толку. Она пытается рассказать ему о том, что Бог все может, что Бог всех любит. Но Тёму не интересуют абстрактные моральные обобщения. Его вопросы всегда точны и конкретны — ест ли Бог грибы? Есть ли у Бога животик? Бог — он маленький или большой? Идея воскресения мертвых кажется ему захватывающей, и, прихлопнув нахально зудящего комара, Тёма интересуется — а когда Бог его воскресит? Тот же вопрос задает он перед раздавленной улиткой и портретом художника Левитана, о котором мама говорит, что он жил давно и уже умер. «А когда Бог его воскресит?» — немедленно отзывается Тёма.
Женя признается, что не знает. Так ей приходится отвечать почти на все вопросы, и в конце концов она начинает чувствовать себя совершеннейшей дурочкой в глазах своего смышленого пятилетнего сына. Женя сердится на себя, на Тёмку и бабу Надю, которая так некстати вылезла с разговорами о божественном.
Ее деятельный и самолюбивый ум ищет выход. И, конечно, находит. У соседки снизу сын второй год ходит в воскресную школу. Пускать как-нибудь возьмет Артёма с собой. Там и про Бога все объяснят, и ей, кстати, можно будет в выходные съездить на рынок. С малым-то туда не больно наездишься...

В субботу утром Тёма и Саша идут через парк к маленькой, недавно отстроенной церквушечке. Саша — строгий молодой человек десяти лет от роду, преисполнен важности. Тёма даже и не пробует подступиться к нему со своими вопросами, а только преданно посматривает снизу вверх. Ему лестно, что у него такой большой и серьезный друг.
Около кирпичного дома с крестом стоит худенькая беленькая женщина в синей косынке. Саша подводит к ней Тёму.
— Вот, матушка, еще одного привел. К малышам.
— Да ведь сегодня, Сашенька, занятий нет, рукоделие только. Нина болеет. Александра Ивановна в отъезде... Ну уж ладно, с Божьей помощью как-нибудь, — ласково говорит женщина и берет Тёму за руку.
Она приглаживает растрепавшиеся тёмины кудряшки (его все и всегда приглаживают, так уж повелось) и ведет его в большую комнату, где уже топчется вокруг большого высокого стола десяток детей лет пяти-шести (девочки все в маленьких беленьких платочках — одинаковые, как близняшки). Дети, вырезают что-то из бумаги, клеят, рисуют. Тёма сперва кругами ходит вокруг стола, но все это рукоделие ему не очень-то интересно. Тогда он подсаживается к женщине со странным именем «Матушка», что привела его в комнату, и спрашивает ее о Боге. И она тихим уютным голосом говорит ему, словно поет, о Марии, Иисусе, Иерусалиме. Многие слова в ее быстрой и гладкой речи Тёме незнакомы, но он сразу принимает и соглашается, что о Боге и надо говорить такими вот чудными словами. Вот только беда, гладкие эти слова бегут, стекают, скатываются, не задерживаясь, и ухватить из них, так что же такое Бог, он так и не успевает. Тогда Тёма начинает задавать прямые вопросы. И Матушка отвечает, отвечает, но ответы ее выходят какие-то закругленные, не о Боге, а около Бога, и каждый второй заканчивается присказкой — «а лучше бы тебе у батюшки спросить». И по-прежнему непонятным остается, ест ли Бог грибы? Тёма очень любит грибы. Ему кажется, если бы Бог тоже любил грибы, им было бы проще договориться.
После занятий Саша, которому поручено купить лампадного масла, ведет Тёму в церковную лавку. Пока он разговаривает с женщиной за прилавком, Артём останавливается около картины, висящей на стене. Три фигуры в длинных разноцветных платьях склоняются над золотою чашей.
— Бабушки... — завороженно шепчет Тёма и подходит поближе. — Саша, смотри, бабушки!
Женщина за прилавком смеется.
— Сам ты бабушка... Это же Троица, — произносит Саша с превосходством человека, знающего, что говорит.
— Троица бабушек, — соглашается Тёма (слово «троица» он знает).
— Да нет же, Троица — это Бог-Отец, Сын и Святой Дух.
Тёма задумывается
— Матушка говорила Бог — это Иисус, — робко возражает он.
— Иисус — это Сын. А Троица — это весь Бог, — уверенно уточняет Саша.
Младший мальчик восхищен долгожданным открытием.
— Три бога! Целых три Бога!
— Что ты мелешь, балда! Бог один! — сердито обрывает его Саша. — Вечно эта малышня все перепутает!
Тёма не понимает, почему сердится Саша, но на всякий случай покладисто соглашается:
— Один, конечно, один, — и тихонько в сторону, для себя: — А все-таки хорошо, что три...
Когда Тёма приходит домой, Женя спрашивает у него с порога (а что откладывать):
— Ну что, доволен? Все о Боге узнал?
Тема задумывается. Множество незнакомых слов и картин никак не складываются в простой однозначный ответ. Что-то он, безусловно, узнал... Но как его высказать — это смутное, неясное знание? И тут, как озарение и ответ, на память приходит таинственно и случайно обороненное Сашей — «Сын». А если сын, то значит, и внук?! И уверенно, радостно, победительно Тема провозглашает:
— Я знаю! У Бога тоже была бабушка!
Вспоминает золотистую картину и уверенно заканчивает.
— Три бабушки.
«Все-таки у нас много общего», — думает Тёма о Боге, устраиваясь на диване вздремнуть после обеда.
Три фигуры тают в заоконном солнечном свете. И уже не различить, то ли у ангелов на картине бабушкины лица, то ли у бабушек, разливающих чай — ангельские.

Автор: Мария КОНДРАТОВА