Продолжаю публикацию удивительных записок о. Александра. Начало смотрите здесь. ЖЖ батюшки - здесь.

Feb. 25th, 2009

«Всему свое время…время разбрасывать камни

И время собирать камни». (Еккл. 3.1,5)

Будучи студентом, я должен был каждое утро ехать автобусом через весь город. Лекции в институте начинались рано, а жизнь студенческая, насыщенная множеством самых разнообразных событий, не всегда укладывалась в отведенные суткам 24 часа. Поэтому добирать время сна порой приходилось в автобусе или на первой лекционной паре.

Поскольку занять утром в автобусе свободное место удавалось не всегда, то спать выучился стоя. И вот, как-то дремлю себе так на весу, поддерживаемый со всех сторон другими пассажирами, и слышу слабенький старушечий голосок. «Как же он меня прижал». Сплю и отмечаю про себя, что зажали граждане старушку. Через какое-то время все тот же голосок, похожий на детский: «Как же мне плохо, что же он так меня задавил»? Снова думаю, не просыпаясь: «Какие люди, все-таки, жестокие. Ну, чего бабку мучить»?  «Как мне больно» почти плачет старый человек. «Ну, все», думаю, «если сейчас этот бездушный истукан не прекратит издеваться, над бабкой, и она ещё хоть раз пожалуется, я точно проснусь и разберусь с ним». И вот, когда бабушка снова запричитала, я открыл глаза и решил, наконец, навести порядок. Каково же было моё удивление, когда я понял, что этим жестокосердным обидчиком, который издевался над старым немощным человеком, оказался я сам. Вокруг нас с бабушкой уже никого не было, а я всем своим телом навалился на неё, зажав в углу.

В тот момент мне стало страшно. Я понял, что даже не умышленно, не желая того, могу причинить человеку боль, заставить его страдать. Весь тот день я находился под впечатлением утреннего события. И сделал для себя вывод, что в любой ситуации, прежде чем как-то поступить в отношении другого человека, нужно попытаться поставить себя на его место, и уже только потом действовать. Постепенно способность ставить себя на место другого вошла у меня в привычку. Я стал понимать людей. Когда человеку хорошо, когда плохо, что он в данный момент испытывает боль или радость. Стал по глазам догадываться о мыслях других, и мне стало легко общаться с людьми.

Сегодня, став священником, и имея немалый опыт общения, с удивлением вижу, как много людей, чаще всего это мужчины, уже войдя в состояние возраста, так и не престали быть капризными самолюбивыми детьми. Как много людей живет только для самих себя. Человек может быть добрым отзывчивым на работе, а дома это тиран, выматывающий душу у всех остальных членов семьи. Он может быть веселым рубахой парнем вне дома, а своим никогда и не улыбнуться.

Удивительное дело, думаешь, вот твой дом, твоя семья, твоя жена, твои дети. Люди, которых ты по званию отца и мужа должен, обязан любить. Если твоя жена только и будет постоянно страдать от наносимых тобою обид, то кого же тогда тебе любить? Ты же человек, рожден любить, а ты мучаешь даже самых близких твоих. Творишь вокруг себя ад, а потом удивляешься, что дети отвернулись от тебя, и жена поздно возвращаться домой и избегает твоей ласки. Тебя самого уже не любят, а скорее терпят или боятся. И как, вообще, принимать ласки от того, кто тебя боится?

Как-то в наш храм пришла одна моя хорошая знакомая. Она удачливый  предприниматель, построила несколько торговых точек, сдавала их в аренду и, в общем-то, существовала безбедно. Дочь учила в Австралии, и все вроде хорошо, но муж, спивающийся злобствующий человек, устраивал дома постоянные скандалы, нередко и руку поднимал на жену.

Смотрю на неё, она в черном платке, но на лице её блаженная  улыбка. «Батюшка, у меня такая беда», говорит она, срывающимся от радости голосом, «мой муж умер. Вот хочу заочное отпевание заказать». Ну что же, думаю, всему когда–то приходит конец, и пьянкам тоже. Женщина завершила необходимые формальности, я предложил ей вместе помолиться о её муже, но в ответ она сказала: «Прости, батюшка, но мне ещё в два храма нужно успеть  отпевание заказать». Можно и нужно заказывать по усопшим заупокойные службы, и поминовение на литургиях, которые в обиходе называются сорокоустами и панихидами, но отпевание, даже заочное, совершается только один раз. Когда я ей это попытался объяснить, то женщина ответила мне: «Батюшка, я всё знаю, но все-равно закажу отпевания в трех местах. Чтобы уж наверняка, чтоб уж не вылез, ушел, и, как страшный сон, забылся».

Не так давно отпевал одного пьянчужку, тот вместо водки выпил уксусной эссенции. Умирал страшно, мне рассказывала его вдова, как он, потом лег на диван, как изо рта у него текла сукровица и далее в том же роде. Мирная спокойная женщина, вырастила дочь, выдала её замуж, и жили с мужем вдвоём. Я посочувствовал ей, мол, тяжело одной будет, а она мне и говорит: «Что ты, батюшка, я ведь теперь хоть смогу лечь спать спокойно, и меня никто не ударит, во сне не сбросит с кровати. Не будет издеваться. Я только теперь наверно жить начну по-людски».

Иногда думаешь, что только пьяницы могут быть домашними садистами, но не факт. Домашний садизм, как правило, со временем усугубляясь, уже потом отягощается пьянством.

На следующий день вдова позвонила мне и попросила освятить ей квартиру. Мы  договорились, что я приду к ней дней через пять. Когда пришел в её дом, оказалось, что с женщиной произошел настоящий нервный срыв. Она в ужасе стала бояться явлений уже погибшего мужа. Ей все время казалось, что вот-вот он войдет в дом, подкрадется к ней и вновь начнет избивать или душить. Все эти дни вдова жила по знакомым, боялась заходить домой даже днем.

Женщина, жившая постоянно в состоянии страха от выходок жестокого мужа, не смогла справиться с внезапно нагрянувшей на неё свободой от этого самого страха, и с ней произошел нервный срыв.

Порой отпеваешь мужчину, ещё нестарого, погибшего где-нибудь в драке. И слышишь, как самый близкий человек говорит о покойном: «Злой был человек, мы его боялись. Слава Богу, что Он его прибрал».

Это крайние примеры, а, сколько семей, где внешне вроде все обстоит благополучно, а друг от друга готовы хоть в петлю лезть.

Однажды, такой случай был у нас в поселке. Умер человек, занесли его тело в гробу домой постоять на ночь. Заносят, поставили гроб на стол, сели вокруг, все как положено. Помолчать, поплакать. И вдруг,  на их глазах начинают смещаться со своих мест мелкие предметы: спички, пробки, пуговицы и разная другая мелочевка.

Сперва все эта масса только сдвинулась с места, но потом, словно подгоняемые ветром, предметы образовали из себя воронку и стали лупить по собравшимся родственникам. Те в ужасе, повскакивали с мест и, укрывшись в другой комнате, заперлись изнутри.  А вся эта мелочевка стала биться к ним в дверь, словно кто-то собирал все эти  предметы в горсть и вновь, и вновь швырял в неё. Так и просидели бедные ночь, запершись в соседней комнате, не зная, что и делать. Представляю их страх, в туалет боялись выйти.

Что это было? Может, злой человек попытался уже в состоянии вне тела на посошок ещё разочек устроить своим близким, что называется, «кузькину мать»? Трудно объяснить. Одно могу сказать, что зло, как и добро, свойственно только человеку. Мы этим отличаемся от всего остального живого мира. Волк кушает зайчика не потому, что он злой, а потому, что кушать хочется. А человек будет «кушать» всех подряд, и в своём делании может так преуспеть, что даже в чистом виде злое начало в нём начинает быть способным существовать как-то отдельно от тела, и наводить страх на окружающих.

Этим летом хоронили одного старого водителя, проработал долгое время на машине скорой помощи. Когда стали гроб опускать в могилу, то все шофера, что провожали друга, надавили на сигналы. У нас на колокольне в это время находились несколько наших женщин, во главе с матушкой. Услышали звук клаксонов и решили проводить доброго человека ударом в колокол. Только он зазвучал, и сразу почувствовали, как на колокольню к ним при совершенно спокойной тихой погоде ворвался сильный порыв освежающего ветра, прошел вихрем вокруг них, подняв с пола листву, птичьи перья, и исчез. Значит и доброе начало способно материализоваться в момент прощания с этим миром?     

Jan. 20th, 2009

Может быть, вы будете смеяться, но мне  всегда было интересно отношение пьяного человека к священнику. Спросите: почему? Да потому, что даже один и тот же человек, будучи пьяным или трезвым может относиться к тебе совершенно противоположно.

Знаешь человека в лицо, здороваешься с ним кивком головы, и так  годами без всякого продолжения. И вдруг ты встречаешь этого же человека, только «перебравшего». И здесь, я вам скажу, священнику лучше сделать вид, что ты его не замечаешь, и быстренько убежать. Это опыт.

Нет, это вовсе не значит, что выпившие люди мне когда – нибудь угрожали. Не было такого. Здесь другое, просто пьяненький человек, в таком состоянии раскрепощается, оставляет какие – то условности, заставляющие нас вот так ограничиваться  только кивком головы. У него появляется необходимость рассказать мне, как собственной маме, обо всех своих бедах, проблемах, и даже просто сказать о том, что ему плохо. А многим из нас и вправду очень плохо. Когда он трезвый ему не легче, но он об этом кричать не может, стыдно, мы люди гордые, и потому одинокие.

Мы разучились любить, правда, при условии, что мы это когда-то умели.

Мир, который мы себе создали, в котором пытаемся выживать,  это мир греха. Он не рассчитан на сентиментальных людей.

Вчера после вечерней службы мы сидели в трапезной пили чай, отогреваясь от купания в ледяной крещенской воде. Один из наших московских знакомых, удачливый бизнесмен вдруг и говорит: «А я вот только вас одних и люблю, а всех остальных просто ненавижу». И в этой ненависти он не одинок. Ненависть, как зараза, поражает сегодня души наших людей, и особенно это заметно у детей, они непосредственнее в выражении эмоций. Причем нередко родители сами культивируют в них такие установки.

Мы  лет несколько тому назад пытались ввести в первых классах нашей общеобразовательной школы предмет «Основы нравственности». Поскольку планировалось факультативное преподавание, обратились к их родителям за согласием. Так вот, треть от всех родителей прислали ответы, которые можно свести к одному: наше время – время волков, а вы хотите нашим деткам, которым придется жить в стае, притупить клыки. Не позволим. Наш девиз – выживает сильнейший.

Процентов сорок ответило, а нам все равно, хотите преподавайте, хотите нет. То есть им все равно, какими вырастут их дети. И только оставшиеся тридцать думают не столько об остроте клыков своих чад, сколько о глубине их сердец. Вот только на этих деток мы и можем реально рассчитывать в будущем. Завтра они должны будут «взять» на себя волков, а мы их сегодня к этому подготовить, иначе в скором будущем нам всем или бежать в стае, или лежать с перерезанным горлом.

Говоришь с пьяненьким. Как правило, он плачет, хочет покаяться, просит отпустить грехи, обещает завтра же непременно быть в храме. Всю жизнь начать с чистого листа. Но я то знаю, что ни завтра, ни после завтра, в храм он не придет. Лучше спросите, кивнет ли он мне завтра протрезвевшей головой? Вот вопрос. Ему будет мучительно стыдно за свою минутную слабость. Потому и бежит батюшка от этих слезливо - сопливых словоизлияний, предупреждая завтрашние угрюмые взгляды своих знакомцев.  

Таково  отношение обычного выпившего человека, скажем, рядового гражданина.

Записные выпивохи, как правило, встречают батюшку бурным восторгом. Если в кампании есть женщина, то, как правило, она отворачивается, или прикрывает лицо ладошкой. Женщины, даже опустившиеся, все-таки помнят, что они женщины. Перед священником им неудобно. Кстати, женщины в состоянии подпития, никогда не станут разговаривать с тобой о своем личном.

Эти люди начинают истово креститься на священника, могут оставить свою трапезу бежать к тебе, целовать руки, просить благословения. При этом не помню, что бы кто-нибудь из них в этот момент попрошайничал. Но вот что я заметил: как бы они не выражали радость от встречи со священником, в какие бы не вступали разговоры, никогда никто из них не предложил мне с ними выпить.

Не может быть, думаю, что бы им было жалко выпивки, ведь я же их порой спасаю. Приходят бедолаги, когда стоит вопрос жизни или смерти. Наливаю, не часто, правда, баловать их нельзя, а спасать нужно. Да и сами они не частят, а приходят лишь, когда действительно «край», понимают.

Вот и думаю, ну я же наливал тебе, ты по всем законам твоей общинной логики должен мне тоже предложить, хотя бы из уважения. Они же умные, и все понимают. Понимают, что и пить я с ними не буду, так хоть вежливость прояви. И вот однажды я неожиданно получил ответ на свой вопрос.

Как-то в один из вечеров пришлось мне совершать частную требу на дому. Освящал чье-то жилище. И вот выхожу из подъезда, в одной руке у меня саквояж, а в другой кадило.

Если совершаешь каждение, то очищать кадило от угля и сгоревшего ладана необходимо только на улице. Нельзя выбрасывать его содержимое в канализацию или нечистое место.

Так вот, выхожу и вижу, что на скамейке у подъезда, на которую я планировал поставить свой саквояж, уже, как говорит наша старост, «набросана» нехитрая закуска стоят одноразовые стаканчики и бутылки. Мужички, увидев меня, быстро сообразили что мне нужно. И без всяких вопросов  освободили мне половину лавки. Я поблагодарил их и стал укладывать свои вещи.

Один из выпивающих, будучи уже навеселе, начал извиняться передо мной, что вот мол, они здесь распивают, мешают мне и т.д. Затем в разговор включился его собутыльник, и вот уже они оба говорили мне, что грешно, конечно, живут, но без бутылки совсем тоскливо на этом свете.

Их тон подкупил меня, и я на полном серьезе стал говорить им, что и я человек грешный, и что тоже нередко согрешаю и ни в коем случае не осуждаю их. Но мои собеседники поняли мои слова буквально применимо к данной ситуации. Они сразу же прекратили жаловаться на жизнь, на своё пьянство и вонзили в меня испытующие взоры.

«Нет, батюшка», заявляют они мне ультимативно, «это мы грешники, пьяницы, а ты -  святой,  и должен быть святым. Так что завязывай ты с этим делом».

Тогда-то я и понял, почему мои знакомые пьянчужки никогда не предлагали мне выпить. В их глазах священник – это ниточка, связующая их с тем особым миром надежды, где реально есть правда, где действительно никого не обижают, где живет любовь. И он непременно существует где-то, там, тот таинственный град Китеж, город – сказка, город мечта, где эти надорванные алкоголем души вместо презрения и побоев получат мир и покой. Конечно, они не достойны его, но все же…

Если священник станет  пить с ними, то тогда и он принадлежит к тому же миру, что и они.  И их мечты, которые они, может быть, никогда и не сформулируют, но обязательно таят в себе, есть только фантом, как и тот мир, в котором они обитают и прячутся от жестокой реальности.

Может и народ наш, который мы считаем неверующим, и который мы частенько осуждаем, терпит нас, священников, закрывает глаза на наши грехи, прощает нас и кормит на свои трудовые. Чтобы дождаться из нашей среды человека, такого как преподобный Серафимушка  или отец Иоанн Кронштадтский, в котором проявится и отразится Небо. Чтобы побежать к нему и припасть к этому реальному свидетельству святости, порадоваться рядом с ним, став подобно детям,  в ликующей надежде, что Небо, не смотря на всю нашу нечистоту, примет нас, потому что Оно есть, и способно любить и прощать.    

Jan. 19th, 2009

«Какая в сущности смешная вышла жизнь,

Хотя, что может быть красивее,

Чем сидеть на облачке, и свесив ножки вниз,

Друг друга называть по имени».

                              Лучшая песня о любви (Высокосный год)

По соседству с нашим храмом, уже лет шестьдесят стоит небольшой поселок, состоящий из нескольких дощатых бараков на две, или четыре квартиры. Когда-то, во время войны, там стояла воинская часть, потом военные ушли, а их землянки и бараки остались. В них поселились люди, потерявшие в годы войны свое жилье. Селились сначала временно, но, как оказалось, навсегда. Так возник поселок Снегиревка, по фамилии командира стоявшей там некогда воинской части.

У этих людей рождались дети, а потом и внуки, и жили они своим маленьким мирком в своем маленьком поселке. Редко кто из них выходил в значительные люди, а, уезжая, начинали стесняться прошлого, и почти не привозили своих детей и друзей в бараки своего детства.

В одном из таких домиков жила молодая женщина с красивым именем Алена. В жилах ее текла кровь южных славян, поэтому и внешность у нее то же была яркой. Но, как это нередко бывает с симпатичными девчонками, не все у нее ладилось в личной жизни. К тому времени ей уже перевалило за тридцать, а изменений к лучшему в этой самой личной жизни у нее и не предвиделось.

Алена была не только красивой женщиной, но еще и доброй, способной придти на помощь. Однажды летом, уже за полночь, один лихой мотоциклист из соседнего городка на большой скорости решил промчаться по Снегиревке, но, не справившись с управлением, вылетел из седла и разбился. Придя в сознание, он еще долго ползал грязный, в крови и с перебитым позвоночником от одного барака к другому, но никто на его призывы не отозвался. Только Алена, будучи дома одна, не побоялась так поздно открыть дверь незнакомому человеку, на его мольбу о помощи. Не открой она тогда, мотоциклист вряд ли бы и выжил. А сейчас у него уже свои дети.

И вдруг любовь. Страстная и взаимная. Она пришла совершенно неожиданно. Свалилась, как снег на голову. Любовь, о которой любая женщина может только мечтать.

В соседнем городе открылось иностранное предприятие. Тогда это было у нас еще в новинку. К нам приехали немцы. Они привезли необходимое оборудование и монтировали его. Одним из тех, кто там работал, был швейцарец Питер. Потом на фабрику стали набирать местные кадры, и Алена поступила туда. И как это говорится в сказке, они встретились, что бы больше уже никогда не расставаться.

Через какое – то время они стали жить вместе, и Питер переехал в барак, где жила Алена. Он научился ладить со своей будущей тещей, перезнакомился со всеми снегиревцами. Как они находили общий язык? Ведь Питер мог говорить только по-немецки. С Аленкой они объяснялись на странной смеси из нескольких языков и множеством жестов.

Наступило время окончательно определяться в дальнейшей жизни и молодые решили повенчаться. Для того чтобы венчаться по православному обряду, Питер принял нашу веру. Крестившись, швейцарец стал русским, и, более того, он стал снегиревцем. После окончания командировки в Россию Питер должен был возвращаться в Европу, но Алена не захотела уезжать, и Питер остался постоянно работать в нашем городе.

Так вместе они прожили около года. Через какое-то время Питер уехал за границу по делам фирмы. Жена осталась его ждать. И вдруг тревожная весть, перед Новым годом Аленка пропала.

Её искали везде, но только через неделю мать нашла её в морге в одном из ближайших к нам городов Московской области. Оказалось – несчастный случай. Никому ничего, не сказав, она уехала за подарками. Дороги были скользкими, Алена поскользнулась и упала на спину, ударившись головой о бордюр. Смерть наступила мгновенно.

До Питера не дозвонились. Никто, как оказалось, толком не знал ни его координат, ни срока командировки. Алену похоронили без него.

Питер спешил на Рождество к жене, а нашел её могилу. Не буду описывать его тоски, я все равно не смогу этого сделать. Он приходил в храм, молился, как мог. Все время, свободное от работы, Питер пропадал на кладбище.

Долго так продолжаться не могло, видя его страдания, близкие Алены стали уговаривать его уехать из России. Питер понимал, что те правы, и стал готовиться к отъезду. Он получил новое назначение и паковал чемоданы. Был уже куплен авиабилет.

Буквально, накануне отъезда Питер вдруг не пришел ночевать. Утром снегиревцы вышли прочесывать заснеженные окрестности, и первым делом пошли на Аленкину могилку. Там его и нашли.

Помню еще с детства картинки к сказке Аксакова «Аленький цветочек». На одной из них было изображено чудище лохматое, сердце которого не выдержало тоски по купеческой дочке. Мне всегда было жалко смотреть на него, лежащего бездыханно, и обнимающего огромными лапами ненаглядный цветочек. Вот точно так же лежал и Питер на могиле своей жены. Его руки обнимали дорогой его сердцу бугорок ледяной земли, а самого его уже почти занесло  снегом. Как потом установили, его сердце не выдержало разлуки и остановилось.

Отпевали Питера в доме, где они и жили вместе со своей Аленкой. Плакали наши русские женщины, точно так же, как плачут по своему близкому человеку. Стояли и родственники Питера, приехавшие из Швейцарии, но на их лицах за все время молитвы, а я украдкой наблюдал за ними, не дрогнул ни один мускул. Когда потом, по окончании отпевания, я через переводчика выразил соболезновании его матери, она только кивнула мне в ответ, ничего не сказав. Хотя, кто знает, что творилось в это время в её материнском сердце? Может быть, швейцарцы, в отличие от нас,  просто умеют хорошо скрывать свои чувства?

Тело Питера не увезли на родину, он так и остался навечно в нашей земле и в нашей памяти. Сейчас на их могиле стоит камень с православным крестом, один на двоих. Бывая в тех местах по делам службы, я частенько захожу к ним и здороваюсь, словно с живыми.

До сих пор у меня перед глазами тот день, когда мы прощались с Питером, плачущие по немцу русские женщины, и лежащий на журнальном столике уже никому не нужный билет на самолет, с датой вылета – завтра.

Jan. 16th, 2009

        Несколько лет назад в нашей среде ходил такой анекдот: К одному священнику пришли  люди и попросили отпеть издохшую собачку. И какие бы контраргументы не приводил батюшка, что собачек, мол, не отпеваем, все они разбивалось о то, что песик был умненький, преданный и т.д., короче, лучше любого человека. И тогда сообразительный священник задал им такой вопрос: «А собачка ваша была ли крещена? Что, нет? Ну а тогда и о каком отпевании может идти речь»?

Думаю, что не в наших местах сложился этот анекдот. У нас этому находчивому батюшке непременно бы рассказали, что собачка и молитвенница была искусная, и постилась изрядно.

Как-то приходят наши деревенские и просят совершить заочное отпевание одного своего родственника, который жил где-то очень далеко, а храма в той местности нет. Спросил, как положено, о его церковной принадлежности и причине смерти. Заверили меня, что человек был крещеный, молящийся, и умер по старости.

Пошел людям навстречу. Помолились, все совершили так, как и  положено в таком случае.

Форма заочного отпевания распространилась у нас в лихие советские годы, когда люди тысячами пропадали в тюрьмах и на фронтах, а попрощаться с ними по-христиански родные уже не могли. И сегодня, немало людей просят помолиться о своих близких, но в храме или дома,  это делать отказываются. Маловерие. Церковное отпевание для многих стало частью общего ритуала, традицией, и не более того.

Так вот, помолились, народ расчувствовался, на сердце, видать, полегчало, и говорит: «Ты уж прости нас, батюшка, только покойничек наш некрещеный был». Я опешил: «Зачем же вы так»? говорю, «Кому нужна ваша ложь? Разве Бога обманешь»? Посмотрели на меня с сожалением, как на недоумка, и говорят: «Сам подумай, если бы мы тебе это сразу сказали,  разве бы ты стал его отпевать»? Действительно, не стал бы, все очень логично.

Еще пример подобной логики. Женщина пришла и просит окрестить взрослого мужчину.

Я ей объясняю, что мне нужно предварительно встретиться с этим человеком. Говорю, пускай он придет в храм, мы его подготовим  к крещению, а потом и окрестим. А она мне отвечает: «Он, батюшка, в храм не может прийти, поскольку вот уже лет двадцать тому назад как помер». Начинаю ей втолковывать, что мы же не мормоны, и как можно крестить того, от кого уже, пожалуй, ничего и не осталось?

«Но он меня замучил», говорит она, «все во сне приходит, помощи просит, а я не могу о нем ни сорокоуст поминальный заказать, ни панихидку подать. Давай, крести заочно».

«Да как можно крестить заочно - то, сама подумай»?!

«Но если можно отпевать заочно, то и крестить заочно тоже, наверняка, можно», осталась непоколебимой в своей правоте моя собеседница.

Удивительна логика души русского человека. Порой она как бы смиряется перед здравым смыслом, но потом, неожиданно перехватывая инициативу, преодолевает его фантастически непредсказуемыми умозаключениями и опрокидывает.

Разговор перед Пасхой. Догоняет меня по дороге женщина, пожилая уже и спрашивает:   

«Батюшка, а на Пасху на кладбище ведь не положено ходить, верно»?

«Да», говорю, «Не положено».

«Батюшка, а мы все равно пойдем».

«Батюшка, а ведь на Пасху-то на кладбище пить водку-то нельзя, верно»?

«Верно», говорю.

«Батюшка, а мы ведь все равно напьемся», с радостной уверенностью заявляет женщина.

«А зачем же ты меня тогда об этом спрашиваешь»? говорю.

«А как же», не принимает моей иронии женщина, «Для порядка, что бы знать», отвечает она.

Знать, чтобы исполнять, или знать, чтобы нарушать? О, непредсказуемая русская душа.

Posted at 10:01 pm

Недавно мне позвонил один человек и попросил крестить его брата. Тот был очень плох, и врачи давали ему жизни не более трех дней. Крестить человека, тем более в таком состоянии, несложно. Даже чин такой есть специальный для крещения умирающего по ускоренному варианту. Только вот болящий находился вне сознания.

Дожив до сорока девяти лет, человек не принимал крещения, и как я потом узнал, не принимал сознательно. Тот, кто, звонил мне, хотел похоронить брата по христиански, и иметь возможность помолиться о близком человеке. Я понимал его, сочувствовал, и, тем не менее, вынужден был отказать.

Крещение взрослого человека, даже больного, совершается только по его вере во Христа и сознательном исповедании им этой веры. В противном случае мы совершаем насилие над беспомощным человеком. То, что он в этот момент слаб телом, или его покинуло сознание, вовсе не значит, что он не понимает того, что с ним происходит. Порой немощной рукой, парализованным телом он изо всех сил пытается сопротивляться нам, но мы этого не замечаем.

Помню, как меня пригласили причастить умирающую 93-летнюю бабушку. Та уже впала разумом в детство, и понятное дело, в храме я её не видел. На мой вопрос причащалась ли она раньше, мне никто ничего толком не смог ответить, но сказали, что бабушка много лет трудилась в храме за свечным ящиком. В моем понимании церковнослужитель – безусловно верующий и воцерковленный человек. Я решил ее причащать. Но, когда я поднес частичку к ее рту, бабушка, вдруг, придя в себя, зарычала и стала отталкивать меня. Но куда денется бабушка – одуванчик от дюжего батюшки и своры любящих родственников. Заломили старушке руки, открыли ей рот и  вонзили в него ложечку с причастием. Потом только я узнал, что бабушка эта в хрущевские годы была осведомителем властей, постоянно доносила на священников и, естественно, никогда не причащалась, да и веру нашу хулила. Как же ей бедной тогда, наверно, было больно, а мы… До сих пор стыдно.     

Как-то раз попросили меня соборовать умирающего, находящегося в коме. Это сейчас, сперва  все  разузнаешь о человеке, и если он верующий был, в церковь ходил, то и в таком состоянии соборуешь, а тогда считал, что раз зовут – значит, надо идти.

Во время таинства елеосвящения (или соборования) священник семь раз помазует болящего освященным маслом. И вот представьте себе, человек, находящийся в коме, все семь раз, когда я приближался к нему для помазания, выбрасывал в мою сторону руку, пытаясь ударить. Это я сейчас понимаю, что он сопротивлялся мне, а тогда я всякий раз клал его руку на место, думая, что она у него сползает, и продолжал молитву. Он страдал в этот момент, но ничего не мог сделать. Еще в сознании он, оказывается, строго настрого предупреждал жену, что бы никаких попов. А жена так неразумно нарушила его просьбу.

Мы обязаны уважать выбор человека, его духовное завещание, а тогда…

Старенькая парализованная старушечка, с отнявшимся языком. Мычит что-то сердешная, а я её соборую. Полностью парализованный человек умудрился к концу соборования повернуться от меня лицом к стенке. Это она так «убежала» от меня. Любящая дочь заставила под конец дней страдать свою мать, некогда воинствующего атеиста. Да, она была атеистом, но это был ее свободный выбор, а мы не хотим уважать его.

Свобода, какое вожделенное для любого человека слово. Мы любим порассуждать о ней, но реально, далеко не каждый из нас способен понести ее бремя. Свобода требует ответственности, потому, что она всегда сопряжена с выбором. Неверный выбор, как правило, заводит человека в тупик, и требуется немало мужества признать свою ошибку, смириться и вернуться на правильный путь. Или остаться со своим выбором и гордо разрушаться, круша все вокруг себя. Но чаще всего человек сам отказывается от свободы, и готов подчиниться кому угодно, лишь бы не совершать этого выбора. Все-таки выбор, как и всякий поступок, есть удел личности. Думаю, что здесь кроется одна из причин распространения тоталитарных сект.  

Можно много рассуждать на эту тему, но, по большому счету, человек имеет только две степени свободы – сказать да, или нет, призыву Христа стать Его другом. Он уважает наш выбор, и Сам никогда не навязывается. Если, словом или своим делом, ты ответил Ему - нет, Он отходит от тебя. Не нужно опасаться мести с Его стороны, Он не мы, Он не умеет мстить, Он умеет только любить.

Можно ли другого палкой или страхом заставить любить себя, нет, конечно. Если бы все было так просто, Бог ограничился бы собакой, но Он создал человека, со всеми вытекающими отсюда последствиями, как для Него, так и для нас.

И, если Бог не посягает на нашу свободу, то имеем ли мы право посягать на духовную свободу других людей, даже если эти люди наши  близкие, и мы  желаем им только добра?

Jan. 14th, 2009

Удивляюсь, когда люди сомневаются в существовании бесов. Хотя чему тут сомневаться?. Все так наглядно. Мир существует по принципу духовного равновесия,  война добра и зла не утихает ни на минуту. Все духовные существа, в том числе и те, кого мы не видим, исполняют свое предназначение, заполняя в этом мире каждый свою нишу. Предназначение злого начала – не подпускать нас к Небу. А наша задача – преодолевать, побеждать их козни и двигаться в верх. Сквозь терния к звездам, это еще древние говорили.

Согласитесь, ведь для нас значимо только то, что приобретается с трудом, что стало частью души, той ценностью, которой дорожим больше собственной жизни. Адам был чист, но не свят, а множество святых, будучи изначально грешными, преодолев свою нечистоту, стали святыми. Адам и не дорожил, тем, что у него было изначально, и пал, а святые предпочитали лучше умереть, нежели потерять то, что приобрели таким трудом. Все эти рассуждения, конечно, очень приблизительны, но по сути своей верны. Попробуйте послушать мысли своего сердца, и вы немедленно услышите и ангелов, и бесов, и увидите за кем вы идете и кому принадлежите на самом деле.

Хочу рассказать об одном человеке, который и от церкви-то был весьма далек, но от борьбы не ушел. По большому счету, не важно: веришь ты, или не веришь, хочешь, или не хочешь - ты все равно в игре. И ставкой в ней – твоя жизнь.

В нашем дворе жил один рабочий человек, мужчина  лет сорока пяти, удивительно талантливый каменщик.  Я знал о его способностях, и в глубине души мечтал, чтобы такой специалист поработал на восстановлении нашего храма, но это был дорогой специалист. Все в его жизни было неплохо, жил как все, и как любой русский талант любил выпить. Бывало запивал, но выходил и снова работал как вол, у него были такие сильные по рабочему красивые руки и этими руками он творил чудеса.

Как-то столкнулись мы с ним во дворе нашего дома и говорит он мне: «Слушай, батюшка, у меня такая проблема. Еще в юности по глупости сделал я себе наколку на плече, бесенка наколол. И если раньше все было нормально, то теперь он мне мешать стал. Как выпью, так он мне лапкой и машет, а я в ответ - еще больше пью. Что делать»? Мы с ним поговорили, какой-то совет ему дал, не помню уже. И, вдруг,  Володя, так его звали, заявляет: «У меня еще желание есть – в храме что-нибудь построить хочу, что-нибудь на память о себе оставить». Я возликовал. Как раз и нужда была в его помощи.

Наш храм состоит из двух частей: зимней и летней. Зимнюю часть мы к тому времени уже привели в порядок, а в летней - разруха полная. Обе части разделялись большой деревянной перегородкой. Нас, как и все сельские храмы, грабили беспощадно. Как-то воры забрались к нам в летнюю часть и прорубили дверь в перегородке.

Вы себе не представляете, как страшно входить в разграбленный храм. Не столько украдут, сколько все исковеркают, и начинай все с начала.  

Чтобы исключить в дальнейшем проникновение злоумышленников через деревянную перегородку, церковный совет принял решение вовсе заложить ее. Но работу эту можно было доверить только хорошему специалисту: стеночку нужно было ухитриться сложить так, чтобы и различия в стиле никто не заметил, да еще, чтобы и храм ею украсить.

«Володя, говорю, есть для тебя такое дело. Только сделать его нужно будет быстро. Ведь разобрав прежнюю, еще дореволюционную деревянную перегородку, мы храм делаем полностью беззащитным, и мне хоть ночуй в нем».

Володя побывал в церкви, прикинул задачу, и с удовольствием согласился помочь. Мы оговорили все подготовительные работы, подсчитали количество кирпича, число помощников и другие необходимые вопросы. Договорились и о дате, когда начнем.

Только на первый взгляд кажется, что ломать просто, но даже разобрать прежнюю постройку оказалось делом нелегким, да и кирпича нужно было занести в летний храм столько, что моим помощникам несколько дней пришлось работать как муравьям.

Каждый день подготовительных работ я созванивался с Володей, докладывал ему наши результаты. Всякий раз я обещал посильно оплатить работу, но он всякий раз смеялся над моими словами и отказывался от денег.

Наконец все готово. Окончательно оговорили с Володей время начало работы. Утром ждем. Час ждем, два. Володи нет. Звоню, «Володя, дорогой, ты где? Что случилось? Нам тебя ждать?»

Он ответил: «Я не приду. Понимаешь, вчера, после разговора с тобой, мне позвонили и предложили калым на сегодня, и только на сегодня. Работа плевая, но таких денег мне еще никто и никогда не предлагал. Так что, извини, я не смог отказаться».

Конечно, мир не без добрых людей, нам помогли. Знакомый предприниматель прислал ребят с востока. Работали они старательно и за два дня сложили стеночку, конечно, не совсем то, что мог бы сделать Володя, но и за это спасибо.

Вечером того же дня меня нашла Володина жена. «Батюшка, с Володей беда».

Как мы потом узнали, работы у него, действительно оказалось немного. И заплатили, как обещали. Володя на радостях тут же и отметил, а был за рулем. Возвращаясь домой, вылетел на встречную полосу, и лоб в лоб столкнулся с другой машиной. Навстречу ему ехала целая семья, но люди, слава Богу уцелели, машина была хорошая. За водителем, видимо немаленький был человек, даже вертолет прилетел, но все обошлось. Володю вырезали из его «копейки» и еще в сознании привезли в больничку.

Я предложил жене причастить его, пока человек в сознании, еще не все потеряно, важно человеку успеть покаяться. Его жена ответила мне: «Ну, это только если Володя сам согласится». Знаю, с ним говорили, но он так и не позвал меня.

Отпевали Володю возле церкви, в то время, как раз штукатурили ту стеночку, поэтому храм был закрыт. Я смотрел на его большие сильные руки, и мне казалось, что все, что вокруг происходит – просто какой-то дурацкий спектакль, что такого, быть не может, что мастер сейчас встанет, и его руки еще оставят потомкам о себе прекрасную память.

Вокруг скорбели Володины друзья, естественно, предварительно «приняв на грудь», товарища помянули. Ну, как же, «святое дело».

Было так обидно за все происшедшее, так было жалко Володю.

В слове после отпевания я почти кричал в толпу: «Так жить нельзя, так пить нельзя, так умирать нельзя»! Народ, внимая священнику, безмолвствовал.

Уже потом одна моя знакомая, бывшая на отпевании, пересказала мне такой диалог в толпе.

Один из мужиков спрашивает другого: «Не понимаю, что он говорит»? (в мой адрес)              Другой ответил: «Он говорит – пить нельзя».

Первый, помолчав: «А почему он так говорит»?

         «Не знаю, наверно пьяный» - предположил другой.

«Вот, гад!  Ему, значит, пить можно, а нам, понимаешь, нельзя» - сделал вывод первый.

Не отпустили…, и кто после этого мне будет доказывать, что бесов нет?   

Jan. 11th, 2009

Что такое человек? И чем мы отличаемся от животных? А если человек болен, ну, например, он психически больной, он человек? А вот, бывает, что остается раненый без ног и рук, да еще лишается органов чувств, он все равно человек? А когда хороним умершего, то мы кого хороним, человека или только его тело? Как разобраться в этих вопросах?

Запад всегда любил конкретику, цивилизация, основанная на римском праве, требует как в той рекламе: «скока конкретна, вешать в граммах»? Поэтому запад для себя определил, что человек без разума - это не человек. Такая оценка почти без изменений перекочевала к еще более рациональным протестантам. Поэтому когда Гитлер, придя к власти, стал уничтожать пациентов психиатрических клиник, его действия особенно не встретили осуждения. Экономить, так экономить, бродячих собак, кошек и душевнобольных человеков смело под нож. Они же не люди, они не понимают что им больно.

Православный восток подходит к этому вопросу принципиально по-другому. Для нас человек – это тело и одухотворенная душа. Больное тело, как и больная душа, не лишает человека его статуса, напротив, больных всегда считали даже избранными Божьими, которые несут в себе нечто, что может быть повреждено внешним рациональным миром, и Бог отделяет их от остальных. Они даже назывались убогими, т.е. у Бога отмеченными. Кстати, вспомним, их место было, как правило, возле храмов и монастырей. И не было греха в нашем народе больше, чем обидеть и без того несчастненького.  Их восприятие внешнего мира чаще всего ограничивается детским уровнем. Особенно тех, кто родился таким, а молитва ребенка в Церкви вообще считается самой высокой и действенной. Поэтому эти люди и молились, они действительно знали Бога, за этот труд общество их кормило и одевало.

А что сегодня, как живут наши болящие братья и сестры, и каково их место в Церкви?

В нашем приходе таких убогих до недавнего времени было трое:  Леша, Коля и Дима. Дима вот уже пять месяцев как умер. Причем умер очень тихо и мирно. Простудился человек, поболел недельку и помер, даже в постель не ложился, но воспоминания о нем свежи.

Все они были друзья, поскольку состояли в обществе инвалидов и на все чаепития собирались вместе. Самой колоритной фигурой из них, безусловно, является Леша. Это молодой громадный мужик, лет тридцати, неимоверной силы и доброты. При встрече Леша всегда улыбается, он вообще доволен жизнью, работает в одном из детских садиков в поселке. Любит общаться с детьми, лишь бы его не дразнили. Леша всякий раз, здороваясь со мной,  спрашивает, когда можно придти поработать в церковь, но работать он особенно не любит, поэтому это скорее его дежурная фраза. Когда он приходит в храм поработать, то обязательно что-нибудь утащит, а поскольку сила его неимоверна, то утащить он может все, что ему приглянется. Однажды он унес у нас собачью будку, сбитую из шести поддонов из -под кирпича. Я сам человек не самый слабый, но эту будку мог только толкать. Леша взял ее под мышку, словно она была из соломы. Это было такое зрелище, что мы, застыв, не посмели ему помешать. Один знакомый рассказывал, что видел, как Леша перебрасывал, словно тростинки, через высоченный забор шестиметровый брус 20 на 20. Потом, не напрягаясь, закидывал бревна на плечо и относил по новому месту их прописки.

Леша любит выпрашивать у торговцев сладости и булочки, чаще всего с ним никто не связывается, а он этим пользуется. Однажды Леша поразил нас своей изобретательностью. Как-то к нам в храм на службу приехали мои друзья из соседней Московской области. При встрече они мне говорят: «А ты молодец, батя, берешь на вооружение новые технологии». «Какие еще технологии, недоумеваю я»? «А вот этот двухметровый «шкаф» разве не по твоему благословению собирает по десяточке с каждого входящего в храм? Он говорит, ты велел, восстанавливаться, мол, надо». Может, кто-то сторонний подсказал Леше эту идею, но мой разум до такого точно бы не додумался. Ведь он брал деньги только с чужих людей, всех поселковых он видимо знает в лицо, поэтому никто из наших меня и не предупредил, а люди из других мест думали, что у нас так заведено.

Зимой в морозы он по вечерам ходит по поселку и собирает павших от алкоголя и приносит их в участок, говорят, что за каждого принесенного ему платят по десятке. Не знаю, правда это или нет, но что спасает людей, знаю точно.

Коля ближайший друг Леши. Лет сорока, маленького расточка, щуплый, никогда не улыбается. Они с Лешей неизменные участники Рождественских елок: за подарками приходят. Скоро будем святить воду, значит, Леша с Колей будут два дня разносить её по поселку, тем, кто сам уже не в состоянии придти. За это, видимо, им что-то перепадает.

У Коли был брат, здоровый женатый человек и вдруг он заболел и быстро умер. Коля с мамой приходили в храм заказывали отпевание. Мама плакала: «такой хороший был разумный не пил и умер, а этот дурак живет и живет». Через какое-то время вижу заплаканное лицо Коли, подошел, угостил его конфеткой.  «Он же (брат) был умный и умер, а я вот дурак живу, лучше бы я умер. Жалко маму».

Покойный уже Дима прожил 37 лет. Он был совсем маленького росточка, наверно метр сорок, не больше. У него был большой зоб и грыжа. Родители его умерли достаточно рано, оставив 2-х комнатную квартиру. Одна женщина оформила на Диму опеку, квартирой пользовалась, а за Димой не смотрела. Он вечно ходил грязный неухоженный и всегда голодный. Зоб мешал ему вращать шеей, поэтому он был статичен и высоко держал голову, казалось, что Дима важничает, болезнь придавала ему солидность. Не смотря на свое полуголодное бытие, он никогда не попрошайничал, кто покормит его, тот и покормит, а сам не просит. Дима всегда был улыбчив и чрезвычайно вежлив. При встрече он первым снимал кепку и отвешивал поклон, а при прощании шаркал ножкой.

В конце концов, одна верующая семья взяла его к себе. Димина жизнь поменялась коренным образом. Ему купили добротную одежду, пошили хорошие брючки. Более того, Диме сделали две операции: удалили зоб и грыжу. Приемная мама говорила: «Ну, хоть жени нашего Диму»! А тот скромно опускал глаза, но было видно, что ему это очень приятно. За столом он мог поддержать незатейливый разговор, а, кушая, неизменно правильно держал столовые приборы.

Всякий раз, когда я прощался с этими людьми, Дима провожал меня до двери и очень вежливо просил приходить в гости вновь, не забывать их. В ответ я отвечал: «Как мы к Вам, так и Вы к нам», намекая ему на храм, но Дима, ссылаясь на занятость и нездоровье, никогда не приходил на службы, хотя в одной комнате с ним жила наша бабушка Параскева, Царство ей небесное, подлинно земной ангел, и молилась там же. Но убедить Диму сходить в церковь ни разу не смогла.

Когда бабушка тяжело заболела и мужественно переносила страдания, Дима, встречая меня, когда я приходил к ним в дом, всякий раз плакал и говорил: «Бабулечку жалко».

Не смотря на природную доброту этих людей, наивность и доверчивость, никто из них не молится, а в храм они приходят только за тем, чтобы что-нибудь получить. Современное общество отвратило их от Бога и развратило бездельем, считает бесполезными нахлебниками. Наверно, когда у нас введут эвтаназию, они первыми пойдут под нож.

О подвиге молитвы уже никто не вспоминает. Да откуда и взяться этому подвигу, если некому передавать, нет бабушек, которые бы с детства жертвовали собой ради таких внуков, молились бы с ними, да и вообще традиция молитвы потеряна. Мамы по большей части стараются научить их быть хоть как-то полезными этому обществу и этим защитить их от него. Забывая, что рождаются они для молитвы – это главное их предназначение.

        Здоровые талантливые и сильные в храм не пойдут, пока они здоровые и сильные. А уж когда становятся слабыми и больными, то, увы, от некогда большой свечи, к сожалению, остается только огарочек, и на сколько его хватит, чтобы хоть немножко осветить путь, по которому нужно самому идти всю жизнь, да еще и другим на него указать?       

Posted at 09:58 pm

Главным делом для любого священника естественно является молитва. Это и молитва в храме, и молитва вне храма. Любая молитва освящает мир, делает его немного чище, спокойнее. Она освящает всю жизнь человеческую от рождения ее в мир и до ухода из него.

Важно родиться в мир человечку физически здоровым, что бы иметь способность жить и реализовывать своё предназначение. Важно быть готовым и к рождению в вечность. От того здорова ли душа, зависит ее пребывание в ней. Нам, священникам, принципиально важно подготовить человека к этому рождению. Как повитухи помогают родиться в наш мир, мир учебы, малышу, так и мы священники такие же повитухи только при рождении души уже во взрослое подлинное бытие.

Чаще всего люди не ценят жизнь временную, не думают о вечном. Поэтому мы, священники, чаще призываемся тогда, когда уже все кончено, и очередная попытка взлететь в небо, увы,  завершилась падением. Как правило, силенок не хватает, не скопились за жизнь.

Мы, люди верующие, часто касаемся этой темы потому, что она для нас не конец бытия человека, а напротив только ее начало. Что говорится, с твоим земным концом все самое интересное для тебя только начинается.

За время своего служения я заметил, что даже если человек и не подозревает о своем предназначении, и живет порой нечисто, Образ Божий, все равно, в любой момент может проявиться в нем. Иногда такое выражение присутствия в человеке неба принимает совершенно неожиданный оборот. Об одном таком случае мне и хотелось бы рассказать.

Несколько лет назад меня попросили совершить отпевание на дому. Умерла одна одинокая женщин. Не сложилась личная жизнь, не было любви, а женщине без любви, сами знаете, никак. Ей семья нужна, надежный мужчина, чтобы детей любил. Вы думаете, феминизм- это от того, что женщины нам мужикам что – то доказать хотят? Трактор им, видишь ли, хочется водить? Да нет, им детей хочется, семью хочется, а все от неустроенности, да еще и от душевной пустоты которую и начинают по нашей привычке заливать спиртным. А  спиваются они куда быстрее нас, в этом мы действительно сильный пол.

Прихожу в её дом, а на отпевании одни мужики, ни одной женщины, обычно всё наоборот, а тут с десяток мужичков и все пьяненькие. Повел молитву и вижу: через какое-то время один из них подходит ко гробу и начинает вытворять что-то непонятное. Сперва, он становится на одно колено, широко раскинув руки, потом меняет коленку, затем ложится на живот, разворачивается на спину и пытается ногами в ботинках похлопать так же, как хлопают в ладоши.

Все это выглядело так неуместно и смешно, что мне пришлось приложить немыслимые усилия, что бы не расхохотаться над гробом. Ну, думаю, совсем свихнулся народец, чудит даже в такой обстановке. Но на удивление, остальные зрители были спокойны, и ни тени улыбки не возникало на их лицах, даже напротив - улавливалось сочувствие. Короче говоря, этот акробат все время, пока шло отпевание, продолжал свои телодвижения, то они напоминали мне какой-то неуклюжий танец, то статические фигуры на счет, какие любили представлять в тридцатые годы. Я не стал ему мешать, думаю пьяные, не буду связываться.

Уже уходя, все-таки, не удержался и спросил в прихожей у одного из присутствовавших, что могли бы означать все эти кульбиты. «Да у него, видишь ли, батюшка, чувства к ней были, - ответил мужчина, - а так он мирный».

Вот тебе раз, получалось, что на моих глазах, этот пьянчужка исполнял танец, который, говорят, танцует в небе лебедь, когда погибает его подруга. Танцевать он точно не умел, двигался как мог, повторяя то, что где – то раньше видел. Да и понимал ли он вообще что делает?

Он не умел молиться, а что умел уже забыл, и остался только этот смешной танец, танец неустроенной несчастной никому не нужной одинокой души, в которой в этот трагический для нее миг, под влиянием звучащей молитвы внезапно пробудился Образ.    

Jan. 9th, 2009

Чаще чем кому бы то ни было приходится входить в соприкосновение со смертью священнику. Конечно, можно указать на врачей, или работников ритуальных услуг, они то уж точно чаще нас соприкасаются с телом человеческим. Но я говорю о другом, о духовной стороне этого феномена в нашей жизни. Почему феномена? А потому, что человек безсмертен. Появляясь в мир он вовсе не собирается умирать, и, тем не менее, умирает, а в болезни и в глубокой немощи даже сам просит смерти.

Мы все ее боимся, более того, человека, который доказывал бы обратное, можно смело отдавать в руки психиатров. И, тем не менее, мы не можем обойти слов Христа, что смерти нет и ее не нужно бояться. Знаете,  Он вообще не обращает внимание на физическую смерть человека, но постоянно предупреждает нас об ответственности за вечность, и о страхе загубить эту вечность еще в нашей земной жизни.

Более того, смею утверждать, что сродство с вечностью заложено в нас изначально, оно действует в нас независимо от нас. Только мы не знаем, что нам делать с этим призывом, а душа, как малое дитя, плачет, и мы ее пытаемся успокоить чем угодно, и как правило, суем пустышку, а не то, что ей нужно, отсюда и страх.

Помню, пришел в один дом на отпевание еще совсем нестарого мужчины. Народ уже собрался, все было готово к выносу тела, ждали только священника. Захожу и вижу такую картину: мать, жена усопшего и другие женщины (мужчины слабее женщин и поэтому бегут от запаха смерти подальше) сидят вокруг гроба и, не поверите, вслух разгадывают кроссворд. Я оторопел, что за цинизм! Первым желанием было обличить и уйти, но удержался. Смотрю в лица этих женщин, а они аж черные от горя.

И понял, что если бы они не нашли для себя хоть какого-то стороннего дела и остались бы со своей бедой один на один, то просто сошли бы с ума. Они не умели молиться, не знали о вечности, а значит, потеряли любимого человека раз и на всегда, а потому соломинкой для них стала эта книжка с кроссвордами.

Многое раньше не понимал. Помню при схожей ситуации, отпевал на кладбище летом человека, привезенного издалека. Понятное дело, в храме отпевать было невозможно. Дети покойного, а это были люди еще совсем молодые, плакали в голос, глядя на них, даже взрослые мужики украдкой смахивали слезу, и у меня, грешного, что-то в горле запершило.

Однако вскоре, как по команде, это проявление чувств вдруг резко прекратилось. Дети усопшего пооткрывали сумки и из них достали заранее заготовленную водку с закуской, и так же дружно как плакали, стали поминать. Вскоре зазвучали отвлеченные разговоры, а потом, слышу, даже кто- то стал смеяться.

Помню, дочка покойного заправски отшвырнула пустую бутылку из под газировки в кучу с мусором, и с першащим горлом, похоже, остался только один батюшка.

Через секунду я уже убегал от народа, хотя меня и предлагали подбросить до храма. Не мог физически оставаться с ними. Сейчас – то я понимаю, что люди маловерующие так прячут свой страх перед смертью, а тогда, грешен, не понял их, осудил. Больно уж страшно на все это смотреть со стороны.         

Posted at 04:43 pm

Очень люблю праздник Рождества Христова. К нему долго готовимся: собираем подарки, ставим в храме елки, и хотя их не принято украшать, украшаем. Причем одна елка предназначена специально для украшения самими детьми теми подарками младенцу Христу, которые они творят своими руками. Проводим елку для воскресной школы с постановками, костюмами и счастливыми родителями, но самая интересная елка для, так называемой, «неорганизованной публики». А эта «публика» тоже готовится: учат стишки о Рождестве Христовом, кратенькие молитовки, что-то поют, несут рисунки. На выходе из храма каждый ребенок, независимо от возраста получает подарок, но за выступление перед другими детьми и, конечно же перед батюшкой, дитя получает дополнительно книжки, раскраски, шоколадки, игрушки и т.д.

За спиной батюшки волшебная коробка, из которой, как из рога изобилия, потоком текут призы. Обычно нам помогали владельцы магазинов игрушек, привозили игрушки с небольшими дефектами и другой неликвид. Но вообщем – то игрушки были вполне пригодные, а самое главное, и их было много, так что качество вполне возмещалось количеством. В этом году игрушек нам не привезли, может быть, они стали качественнее, а может какие то проблемы. Помоги Бог этим людям – они очень хорошие, а напрашиваться неудобно, сейчас многим становится тяжело. Но буквально вечером перед елкой один мой друг привозит мне большой пакет неликвидных мышей -брелоков самых разных, героев прошедшего года. Как эти мыши меня выручили!

Детей приходит очень много, в нашем понимании конечно, а мы почти сельский храм, но 230 детей – это много для любого храма, а еще и родители, переживающие за своих чад, суфлирующие им по бумажке. Зимняя часть храма рассчитана где-то на 250 человек взрослых, так что можете представить столпотворение. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Детям нравится, да и взрослым то же. А еще наверно важно то, что подарки всегда для детей бесплатны. В этом году их оплатил один предприниматель, очень хороший человек, у него незадолго до Рождества Христова скоропостижно скончался брат и вот такой детский помин он устроил по нему. В начале елки мы с детьми совершаем кратенький молебен, так что душа усопшего там наверно прослезилась, ведь столько маленьких сердечек вспомнило ее.

Вот прав отец Димитрий Смирнов, что если у тебя есть что дать просто так, то к тебе обязательно выстроится очередь за тем, что дают, причем совершенно не важно что дают, главное что – за так. И очередь выросла. Каждого ребенка поднимаем на возвышение, и чтобы он не упал, мне приходится его поддерживать. Слушайте, какое чудо эти маленькие дети, душа тает, когда он что то лепечет тебе на ухо, а ты прижимаешь его к себе, не передать на словах. Видимо уже созрел к роли дедушки, требуются внуки. После выступления, уже получив приз, почти каждое дитя невольно бросает свой взгляд на мой чудесный ящик, а что там есть еще.

С одной стороны, это так смешно, но и натура наша человеческая здесь открывается во всей красе, а кто-то говорит, что на детях нет греха. Конечно, маленькие дети не совершают сознательно греха, последствия наших грехов на наших детях, поврежденная человеческая природа- вся она тут, как же их не крестить, не приводить к Таинству Святого Причастия.    

Вот, наконец, храм пустеет все подарки призы и мыши, а это то, что больше всего понравилось моей маленькой «публике», розданы. Даже одна мама не устояла и рассказала мне стишок, кстати, тоже заработала шоколадку. Тишина умиротворение тихая радость. Вдруг слышу: Батюшка, а я вот тоже жду, хочу рассказать тебе стишок. Из-за колонны выходит девочка лет восьми – девяти. Я лихорадочно начинаю стучать себя по карманам и вспоминать, а что у меня осталось. Пусто. 

Дитя мое, говорю, прости, но у меня ничего не осталось, я все раздал. А мне ничего и не нужно, батюшка, говорит ребенок, я тебе бесплатно расскажу. Мы потом еще долго разговаривали с ней, и воистину нет слаще общения, чем общение друзей.              

Posted at 01:01 pm

Новый год, 2 января, вечер. Иду на отпевание усопшего. Пятый этаж, ни на входе в подъезд, ни возле квартиры никаких свидетельств о присутствии покойника. Прежде чем позвонить в дверь прислушался, а вдруг ошибся. Представьте себе картинку: вы весело, ничего не подозревая, отмечаете праздник, а к вам священник в черной одежде: где у вас тут покойник? Действительно с ума можно сойти, да еще при нашей всеобщей мнительности и суеверии.

Прислушался, поют, громкие радостные голоса. Точно ошибся. А что делать? Может рискнуть, ничего не буду спрашивать, а только поздравлю народ, как дед мороз, и скажу: ой, простите – ошибся, а дальше по обстановке. Звоню, открывают – из кухни в коридор длинный стол за столом человек пятнадцать, все выпившие и довольные. Отлично проводят время. Я говорю заготовленную тираду, а мне в ответ под общий восторг закричали: нет – нет, не ошибся.

Вхожу в зал, действительно, в большой комнате в полнейшем одиночестве на столе гроб в нем тело пожилого мужчины. Это дед и отец тем, кто в это время пил и веселился за дверью. Приглашаю народ помолиться, думал: все встанут и пойдут, но не тут-то было. Никто не шелохнулся и не встал из- за стола, только поскучнели и замолчали. Веселье оборвалось и это на Новый то год. Я почувствовал себя не к месту.

Ко мне подошел молодой мужчина ростом выше меня на голову с большими руками. Он обнял меня за плечи и попросил пройти с ним в другую комнату. Там мы сели. Батюшка, спросил он меня, сколько тебе надо? Я его сперва не понял, потом сообразил. Вопрос о пожертвовании за исполняемую требу всегда для меня неприятен, хотя служу уже давно. Как и во сколько можно оценить молитву? Для меня это всегда остается загадкой. Никогда не назначаю плату, принимаю пожертвование, и только если об этом меня спрашивают. Как правило, все требы оформляются в храме и не мною, но эти люди попросили придти священника домой, а заранее в храм не пришли, оно и понятно – Новый год.

Я сказал об обычной сумме пожертвования, принятого в нашем храме. Мужчина, видимо сын усопшего, отсчитал деньги: Батюшка вот здесь в два раза больше. У меня к тебе просьба – ты уж сам там чего придумай, только, пожалуйста, иди отсюда, не порти нам праздник.

Я шел по улице и не знал, что делать плакать или смеяться? Жалко было умершего старика. Еще не закопали, а уже забыли. Если ты не нужен даже самым близким, то кому ты вообще нужен? Закопают как старую ветошь и забудут. Никто за тебя и не помолится. Хотя, кого  здесь винить? Скорее всего сам и виноват: растил одевал учил детей и думал, наверно, что это и все. А этого мало, человек ведь не поросенок, мы ведь самое главное человека должны растить, а не едока. Человек, чем бы он не занимался, всегда будет человеком, а едок, кем бы он ни был, всегда останется только едоком.