«Ну, что ж… возраст», – порой кряхтим мы, удрученно глядя на себя в зеркало или ощущая сердцебиение, покалывание, подсасывание, похрустывание, подрагивание, простреливание… «Возраст», – высокомерно-снисходительно, с примесью сочувствия (если нас напрямую не касается) качаем головой, замечая в человеке преклонных лет признаки старческого слабоумия, доставляющего родным и близким немалые хлопоты. «Это возрастное», – мудро вздыхаем о «фокусах» подросткового самоутверждения и юношеского максимализма, о всплесках и конфузах сорока-пятидесятилетнего поколения, о скорбях климакса, о дряхлении организма…

Такое впечатление, что слово «возраст» несет на себе какую-то тень рокового подчинения времени, текущего от ломки к ломке навстречу полному распаду. «Возраст!» – разводим мы руками над гробом старика, наконец, освободившего жилплощадь, койку, носилки…

Что-то унылое и обреченное слышится в этом слове, независимо от того, идет ли речь о шалостях ребенка или старческом маразме. Как будто возраст – это лишь то, что проявляется как издержки развития, «болезни роста» или признаки деградации.

Совершенно искаженное понимание. Наверное, никакое другое слово не искажено в своем содержании как это, благодаря его обыденной применяемости. А если вдуматься? Что такое возраст и почему это слово, как правило, употребляют в связи с патологическими проявлениями жизненных этапов? Не сказывается ли тут интуитивное понимание бренности земного и тленности преходящего? Не отсюда ли наше фиксирование возрастных этапов в связи с характерными для них проявлениями падшего начала в человеке?

Того начала, которое человеку иноприродно, паразитирует на нем и является причиной стаскивания жизни в смерть, а отсюда и отчаянное жизнелюбие, не желающее задумываться о жизнелюбии истинном, и, как закономерное следствие такого ложного жизнелюбия, не утруждающего себя задуматься о сущности и смысле бытия, но сознающего свою обреченность – столь же отчаянное уныние… Пожалуй, здесь много, что зарыто.

Между тем, слово «возраст» в своем изначальном смысле является жизнеутверждающим. Такие словосочетания, как «преклонный возраст» – по сути, оксюморон. «Преклонность» – состояние или, лучше сказать, процесс торжества смерти над жизнью: постепенное пригибание, преклонение к земле: «земля еси, и в землю отидеши» (Быт. 3; 19), преклонение жизни к своему закату. А «возраст»? Это же отглагольная форма от «возрастать». Возраст – процесс торжества жизни над смертью, процесс прорыва, преодоления инерции распада, коренящегося в грехопадении. В земной жизни это преодоление заметно, пока организм растет, укрепляется, но потом… «возраст берет свое», т.е. под возрастом понимается что-то противоположное жизни… Но это какая-то чудовищная подмена! Корень этого слова – «рост». А рост не может «брать свое», отнимая от жизни.

Возраст – понятие не календарное и не биологическое. Сущность этого процесса в возрастании соответственно естеству. В случае человека – это процесс всестороннего развития его трехсоставной природы. Причем, если для телесного начала предел развитию есть (по всей вероятности), то для душевного и, тем более, духовного начала пределов развития нет. Человек изначально призван возрастать в Боге, непрестанно, будучи образом Божиим, совершенствуясь в богоуподоблении.

И вот тут есть одно важное «но»: человек грешен. Его природа пронизана ядом греха, образ Божий в нем помрачен, исковеркан, загроможден, застроен… Прежде, чем говорить о совершенствовании, следует подумать о покаянии, подобно тому, как прежде, чем идти, надо встать. Впрочем… иногда, если не получается сразу встать, следует двигаться хоть на четвереньках, хоть ползком, только бы двигаться в нужном направлении, в надежде со временем постепенно подняться и идти «по-человечески».

Вот это движение, эти изменения в способе передвижения, в фигурах и позициях, если хотите, и есть возрастание человека. Возрастание в течение земной жизни – это поэтапное восстание падшего. Личность человека проходит разные периоды и ступени своего духовного становления аналогично становлению и созреванию физическому и психическому. Только с одной существенной разницей: психосоматически человек состарится (если доживет до «преклонного возраста»), одряхлеет – это «естественно», если принять как естественное последствия грехопадения. А вот духовному развитию нет предела, и оно не знает деградации под воздействием времени. Духовно можно повредиться, если впасть в прелесть, если пойти на поводу у греховных помыслов, но состариться духовно невозможно. Человек, живущий благодатью Духа Святого, не стареет, он… ветшает: его тело теряет былую силу, статность (впрочем, статность, порой, сохраняется каким-то непонятным образом и в скрюченном старце), но его внутреннее развитие продолжается, он «зреет от силы в силу». И условие этого непрерывного и бесконечного созревания открыто Спасителем в первой, основополагающей заповеди блаженств: «Блаженны нищие духом…» (Мф. 5; 3).

Смиренный никогда не считает себя имеющим нечто, достигшим чего-то великого, он всегда мал и незрел в своих глазах, он тот, кто откликнулся на призыв Господа «обратиться и быть как дети», он «умалился» как дитя, а потому такие люди и больше всех в Царстве Небесном (Мф. 18; 1 – 4): ведь они находятся в непрестанном развитии как дети, мечтающие стать однажды взрослыми, как дети, подражающие взрослым… С той разницей, что в обычной жизни дети, стремясь поскорей вырасти, подражают взрослым в первую очередь в том, что только «большим» разрешено, а детям – нет. Критерием «взрослости» им кажется обладание «запретным плодом». Это уже следствие действия в душе порочности, подпитываемой дурным примером.

Иное дело – возрастание чад Божиих: у них пример – Христос и Его друзья. Кто Его друзья? – те, кто доверился Ему. И не раз, не два, но доверился однажды и с того момента вся их жизнь – подвиг доверия Богу, Его Промыслу. Дитя во Христе взирает на их пример и, подражая, возрастает от силы в силу, незаметно для себя, по мере осознания своей малости, приобщаясь величию Божию.

Правмир