Несколько последних размышлений из ЖЖ о.Нектрия. Зачастую, к Мы оглохли и онемели… добавляется и слепота

Произвольная слепота 

«Играя в прятки, маленькие дети нередко закрывают руками глаза, думая при этом, что они невидимы. Ученые под руководством Джеймса Расселла из Кембриджского университета выяснили, что стоит за этим феноменом», – пишет «DNA India». Феномен, нет слов, занятный. Но объектом исследований стали главным образом малыши трех-четырехлетнего возраста. Они еще очень мало знают об окружающем мире, друг о друге и даже о самих себе. У них много различных иллюзий, с которыми постепенно придется расставаться – иногда это будет носить болезненный характер, иногда же, напротив, радовать.


А меня это случайно выловленное в Сети сообщение заставило задуматься о другом феномене. Он гораздо более примечателен, или, повторяясь, феноменален, однако изучением его сегодня никто из ученых, судя по всему, заниматься не склонен. Речь уже не о детях, а о людях взрослых, более того – сознательно верующих.

Совершенно справедливо одним из признаков таковых людей считается регулярное посещение богослужений и столь же регулярная исповедь и Причастие. Если же человек исповедуется, то очевидно, что он знает свои грехи, видит их. Может быть, не до конца знает, не до конца видит, конечно, но, по крайней мере, в соответствии с тем, какова мера его духовного преуспеяния. Это своего рода норма. Впрочем, есть и отклонение от нее.

Как священник, я регулярно сталкиваюсь с проявлениями одной странной для христиан болезни. Странной и весьма распространенной. Главный ее симптом заключается в стремлении человека не замечать своих греховных привычек и страстей, делать вид, что их попросту нет. Я не говорю о так называемых «безгрешных людях», которые «искренне» не знают, что им сказать на исповеди, и либо с трудом выдавливают из себя привычное «грешен, как все», либо вообще молчат. Я о самых обычных людях. Они стараются жить по-христиански, с большей частью присущих им грехов борются, но некоторых – сознательно «не видят». Точнее не некоторых, а самых любимых, самых дорогих, тех, с которыми не то что трудно расстаться – вообще расставаться не хочется.

Такое впечатление, будто человек закрывает глаза и говорит себе: «Я этого не вижу – значит, этого нет!» Точь-в-точь как те самые дети…

Но невидимкой старающийся не смотреть на себя человек не становится. Окружающие его видят. И те страсти, на которые он сознательно внимания не обращает, словно острые углы, их задевают, причиняя дискомфорт, а нередко и боль. Как их спрячешь?

И Господь видит – от Которого вообще ничто не может укрыться, для Которого все тайное неизменно явно.

Не могу, не понимаю, забыл! или Непонимание как осознанный выбор

Игумен Нектарий (Морозов)

Беседую на днях со своим помощником по хозяйственным вопросам — разбираем текущие дела. И вот, в числе прочего, делится он со мной недоумением по поводу одного из наших сотрудников.

— Никак, — говорит, — не пойму: то ли он притворяется, то ли правда глупый такой. Или блаженный…

— Да нет, — отвечаю, — не глупый он и не блаженный. Поумнее нас будет.

Я за этим сотрудником тоже какое-то время уже присматриваю, и свои наблюдения у меня имеются. Если вкратце, то суть их сводится к следующему. Когда от него по работе требуются элементарный здравый смысл и минимальная смекалка, то по своим реакциям он чаще всего напоминает учащегося из коррекционной школы для детей с задержкой развития. Так что даже не знаешь-то ли увольнять его по несоответствию с занимаемой должностью, то ли жалеть и терпеть, сколько Господь приведет.

Однако когда дело касается его интересов и личной выгоды, он меняется до неузнаваемости: и глаза ясные, и мышление четкое, оперативное, любо-дорого посмотреть. Выглядит, как в момент трудоустройства и пару дней после него. Такое странное, но очевидное при том противоречие. Словно какой-то тумблер встроен, который из состояния «блаженности» в состояние полнейшей адекватности одним щелчком переводит.

Сказать, что описываемый случай уникален, я, впрочем, никак не могу. Наличие подобного «тумблера» замечать приходится у многих людей. Слишком у многих…

В детстве я очень любил читать всевозможные истории о Ходже Насреддине и так регулярно их перечитывал, что значительную часть из них чуть ли не наизусть помню. И подчас, когда сталкиваюсь с какой-то ситуацией, всплывает у меня в памяти очередной случай из жизни этого удивительного, вот уж точно, то ли блаженного, то ли бесконечно мудрого человека. Я даже переживал одно время — хорошо ли это, что я порой примеры из историй о нем привожу, а не только эпизоды из Лавсаика или Отечника. Но потом увидел, что и старец Паисий так поступал, и перестал беспокоиться.

К чему я вдруг о Ходже речь завел? Да вот как раз пришел на ум один ясно запомнившийся момент из его «биографии». Залез однажды этот достойный муж в чужой сад и начал рвать растущие там фрукты и складывать их в мешок, причем, что называется, в промышленных объемах. А тут проходил хозяин сада, которому все это совсем не понравилось. Схватили Ходжу и стали с пристрастием допрашивать, что да как, с чего в сад чужой залез, почему фрукты рвал. А Ходжа и говорит:

— Вы меня не судите строго, я просто бедный сумасшедший, ум у меня слабый…

Хозяин удивился такому обороту дела:

— Раз ты сумасшедший, то чего ж в своем саду фрукты не рвал?

— Ну, знаешь ли,- отвечает Ходжа сходу, ни минуты не думая,- я сумасшедший, спору нет, но разве я сказал, что я дурак?

Логика — не подкопаешься. Непонятно, правда, какую Насреддин преследовал цель: то ли фруктов хотел на дармовщину поесть, то ли… То ли указывал своим юродством на что-то очень важное.

Я склонен думать второе. А важное, о котором речь, это тот самообман и обман окружающих, на который идет человек (в том числе и считающий себя христианином), решившийся не бороться со своим эгоизмом, а раз и навсегда найти для него самое удобное оправдание: волевое неведение того, что ведать ему невыгодно. Ну и, конечно, волевое невидение того же самого.

Таких «неведающих» и «невидящих» все мы хорошо знаем, они обычно легко различимы, так же узнаваемы, как и сотрудник мой, о котором выше речь. И что с ними делать в общем понятно. Сотрудника надо попытаться перевоспитать, а если не получится, уволить. Жалко? Но еще жальче тех, кто по его «неведению» выполняет его работу, и лучше я провинюсь перед ним, чем перед ними. Если подобными личностными чертами обладает наш товарищ, то рано или поздно либо он исправится, либо наши пути разойдутся.

Но есть ведь и другая категория страждущих сим недугом: это не сотрудники и не знакомые, а люди, которые приходят на исповедь и тоже не видят! Не видят даже того, что тебе, священнику, бросается при встрече с ними в глаза, хоть ты их и не знаешь вовсе!

Стоит такой человек в храме и не замечает того, как случайно оттирает плечом заплаканную женщину с ребенком и поднимается на позицию выше нее в «очереди на исповедь». Смотрит он задумчиво на подсвечник, прямо на свечу, которая упала и растопила своим огнем другую, и та тоже упала… Мелочь, конечно, и тем более незаметная. Говорит он на исповеди о том, что наболело — 10, 20, 30 минут… Бедный священник валится с ног от усталости, у него вид такой, словно он вот-вот в обморок грохнется, но это тем паче мелочь и тем паче незаметно…

И сама исповедь такова, что слушаешь и понимаешь: других людей этот человек в состоянии разглядеть вокруг себя в двух случаях: когда они ему нужны и когда они мешают. Если нужны и делают то, что нужно, то можно их и дальше «не видеть», если не делают, а тем более создают какие-то помехи, то так и воспринимаются — как помеха.

Пытаешься объяснить неправильность, даже невозможность подобного отношения к людям и к себе самому со стороны христианина, но слова точно тонут в каком-то тумане. И в глазах, на тебя глядящих, тоже туман. Человек слышит и понимает то, что ему хочется, а для всего остального глух и слеп.

Спрашиваешь:

— Да как же Вы таких простых вещей уразуметь не можете? Ведь это не то, что по-христиански, просто по-человечески нехорошо! А Вы это делаете…

А в ответ только недоумение.

Недоумение и обида.

Один мой знакомый священник, сталкиваясь с такой «неудобопонятливостью», порой не выдерживает, срывается:

— «Не понимают» они! А как за стол садятся, так вилкой, небось, никто себе из «непонимания» в глаз не тыкает, как до рта кусок донести хорошо знают!

Да вот только опыт показывает: срывайся, не срывайся — не пробьешь. Потому что непонимание это — сознательный выбор, жизненная позиция. Так что спорить, ссориться, копья ломать, нервы тратить — пользы никакой. Возникает, конечно, вопрос, что делают люди с таким устроением в Церкви, но… широк человек, и не все в нем можно объяснить. Порой только и остается, что отступить да руками развести…

…Поделился я всеми этими мыслями и переживаниями с одним духовно близким человеком. Поогорчался он со мной вместе, согласился со всем, что я ему говорил, свои примеры привел. А потом узнал, что я написать об этом решил, и спрашивает:

— Ну хорошо, напишешь, а цель-то у тебя какая?

Озадачил он меня крепко… Неужели мне только пожаловаться хотелось, сочувствие у читателя вызвать? Да нет… Есть тут что-то важней жалоб и сочувствия. Что-то такое, глубоко спрятавшееся.

Вот оно! Знаю хорошо из писаний отеческих и из собственных своих преткновений и ошибок такой вывод делаю: стоит осудить кого, и сам в то же хоть краешком, да впадешь. А ведь осуждаю я «таких людей», досадую на них! Значит и во мне что-то подобное появится, прорастет со временем. Или уже проросло? Или всегда было, но в глаза не бросалось?

Меня это на самом деле сильно беспокоит, сильней гораздо, чем «те, которые не понимают». Потому что не дай Бог самому так хорошо все это видеть, описывать, объяснять, а для кого-то быть точно таким же «не понимающим». Не дай Бог!

Как же быть?

Один из самых распространенных вопросов, которые слышит священник на исповеди или просто в беседе, это вопрос: «А как заставить себя?..». То есть — «Все понимаю, знаю, что должно делать, знаю, почему это необходимо, но заставить себя не могу».

И правда — как заставить себя смириться, если ты горд? Как заставить себя промолчать, когда слово рвется наружу? Или, наоборот, понудить себя говорить, когда малодушие одолевает, когда последствий боишься, а совесть между тем настаивает: «Скажи!»?

Воля парализована, сил нет, ты, словно расслабленный евангельский, только не несут тебя любезные друзья на одре, не разбирают кровли, не опускают к ногам Спасителя, не ходатайствуют о твоем исцелении. Как же быть?

И не сделает никто шага вперед за тебя, не примет решения, которое лишь ты можешь принять, не помилует тебя, как говорил преподобный Антоний, «если прежде сам себя не помилуешь». То есть если не сотворишь того, что милость Божию к тебе привлечет.

Я помню, что когда смотрел в детстве по телевизору фильмы о войне, то часто думал: «А как же они так встают в атаку, поднимаются из окопов под градом пуль, видя, как падают на землю их бездыханные товарищи, понимая, что могут в любое мгновение занять место рядом с ними?». И потом думал об этом, когда повзрослел. И еще позже, когда самому случалось бывать там, где война шла, хоть и не была официально объявлена.

А затем как-то соединилось это вместе — вопрос «как заставить себя» и тот факт, что распрямляется человек в бою во весь рост и идет навстречу верной смерти. И пришло понимание, что раз на «обычной» войне возможно это, то тем более — на войне духовной, когда всего лишь навсего трудно, но далеко не так страшно. Человек может очень многое. Может просто взять и… понудить себя, поднять за шкирку, вытащить за косичку из болота, как легендарный барон Мюнхгаузен.

Почему встает в атаку солдат? Потому что выхода другого нет — надо вставать и идти. Можно, конечно, дождаться, когда противник ворвется в твой окоп и прикончит тебя прямо в нем, но вряд ли это выход.

А если даже не брать столь страшный пример, как война, то вот другой, вполне мирный пример — как действует этот «механизм принятия решения». Утро, звонит будильник, но просыпаться катастрофически не хочется, хочется завернуться в одеяло и досматривать сны, более приятные и влекущие, чем реальность наступающего дня. Но мы знаем, что через час надо быть на работе (на службе, где-то еще), и у нас опять же нет выбора. И мы, скрепя сердце, с трудом, но поднимаемся, умываемся, молимся, завтракаем и бежим по своим делам. Удается ведь? Маленький, каждодневный «подвиг»…

А движущая сила «механизма» предельно ясна: то же самое осознание отсутствия иного выхода и отсутствия выбора. Так и в жизни духовной: как только приходит глубокое, прочувствованное до конца понимание: «Иначе нельзя, иначе просто погибну, надо!», все сразу получается. Даже казавшееся решительно невозможным.

И еще один простой, но эффективный рецепт. Волю надо укреплять, начиная с самых ничтожных мелочей. Всем нам знакома, наверное, история Валентина Дикуля, человека, который разбился на арене цирка, лежал без движения и надежды на больничной койке, а потом… вернулся на ту же арену известнейшим силачом. Как ему это удалось? Он начал лежа делать то, что ему позволяло тело, начал напрягать практически атрофировавшиеся мышцы, шевелить пальцами, потом руками, потом ногами, а после — на ноги встал и пошел. Он отвоевал у болезни свою жизнь — миллиметр за миллиметром.

Так же можно отвоевать у владеющего нами духовного паралича свою душу. Заставлять себя делать то, чего не хочется и что при этом в действительности легко, отказывать себе в вещах, без которых нетрудно обойтись, упражнять свою волю, укрепляя и делая ее сильней, начиная с малозначащих мелочей. И она на самом деле укрепится, и каждый случай даже малейшего самоотвержения не пройдет даром. И опять же — Господь увидит наши усилия и благословит их. И вопрос «Как же быть?» не поставит нас вдруг в тупик в какой-то особо искусительной ситуации. Потому что опыт будет свидетельствовать о том — как.