Рассылка от партнеров

Вы знаете, я хотел рассказать не просто о каких-то наших трудностях — все они наверняка известны вам из СМИ. О них можно прочитать в интернете, в фейсбуке, и я уверен, что вы и так знаете, сколько жертв, кто погиб и как всё там у нас происходит.

Хочу свой доклад построить на том, что видел я, что пережил я и близкие мне люди, собратья-священнослужители.

 

 

Это — взгляд изнутри. Это наш личный опыт и попытка преодоления этой беды, а также осмысление пастырского служения в совершенно иных, непривычных и экстремальных условиях.

 

 

Что я хочу сказать о войне.

Для меня самый яркий и главный тезис такой: война – это место, где человек обезличивается, расчеловечивается, теряет свою ценность как личность. Когда на войне отчитываются о количестве жертв, говорят, что погибло столько-то и ранено столько-то. Все мы становимся «массой», превращаемся в цифры, в статистику.

С тобой никто не считается. Ты понимаешь, что ты никому не нужен – ни ты, ни твоя семья, и никто о тебе не побеспокоится, кроме Господа Бога и тебя самого. Ты сам должен как-то обезопасить себя и своих близких. А если ты еще и пастырь, то, конечно, и тех людей, которые тебя окружают.

 

 

Но от всех ужасов войны, прежде всего, страдает человек. Мы, священники, тоже люди, обыкновенные люди, и нам, как и другим, по-человечески тяжело.

 

 

Мы сталкиваемся со смертью человеческой, причем смертью внезапной, ужасной.

На глазах людей гибнут их дорогие и любимые. Это усугубляется тем, что ты не можешь вызвать скорую помощь — потому что продолжается бомбежка. Ты не можешь отвезти человека в больницу, потому что в хирургическое отделение попал «град».

Ты не можешь даже похоронить человека, потому что идет обстрел, а кладбище – это окраина города, где стоят орудия и летают снаряды.

Иногда люди погребали своих родственников прямо в огородах, без гробов — просто в ковер завернули, положили, закопали, поставили крест. Это реально страшные вещи.

 

 

Те, кто выжил, несут на себе последствия ранений.

Очень много людей, у которых оторваны ноги, руки. Много покалеченных — это кошмар и ужас, потому что нынешнее вооружение очень страшное. Небольшой осколочек рельсу прошивает как масло. Что уже говорить о человеке…

Отсутствуют врачи, лекарства — потому что автобус, который возит медикаменты, не может проехать в какой-то отдалённый участок. Хотя волонтеры есть — люди отважные, отчаянные, которые прорываются и поддерживают нас продуктами и лекарствами.

 

 

Люди – жертвы в психологическом плане. Уже выработалась реакция на любые громкие звуки.

Вчера микрофон упал — и у меня сразу давление, и сердце как на взрыв реагирует, тут же выброс адреналина в кровь. И так на любой громкий звук — салюты, хлопки, выбивание ковра… Мы от всего этого уже дёргаемся, прячемся под столы. Мы искалечены психологически от постоянного стресса и постоянного страха.

Что касается моих прихожан, то на исповеди люди говорят об одном – о страхе, о том ужасе, который они уже пережили, о том, что ещё может произойти, о том, что ещё будут бомбежки.

Бывает, стресс проявляется так, что ты не подаешь виду. Не хвастаюсь, но, на удивление, я спокойно всё переносил, и моя матушка тоже.

 

 

На Преображение мы шли с ней на службу. Приход наш — святителя Николая Чудотворца и источник находятся в лесу. С одной стороны стоят войска ДНР, с другой – ВСУ, между ними лес и в лесу наш храм.

 

 

Шли я, матушка, еще один человек и наша собака. Метрах в 400 от нас начали падать «грады». Стали лететь осколки, мы попадали на землю, оглохли ненадолго. Потом встали, дошли до храма, стали молиться на богослужении. У нас есть нижний храм, в цокольном этаже, монолитный, из бетона всё, так что не очень страшно. Но, чтобы вы понимали, семисвечник всю службу ходуном ходил, потому что снаряды падали метрах в 100 от храма.

 

Я своей матушке просто поражался – настолько она была спокойна.

 

 

Сам удивляюсь тому, насколько мы держались… Когда попали с семьей под обстрел в нашем доме, в 7.30 утра, в 20 м от дома упал снаряд, с люстры сыпались стеклянные украшения, а сын Андрюша как спал, так и не стал вставать.

К чему я это веду. Потом я отвез семью к родителям под Киев, и только там всё начало проявляться. Когда мы попали в тишину, в мирное пространство, у нас стали сдавать нервы – тряслись руки и прочее.

Как ты реагируешь на войну и взрывы ТАМ, не имеет значения. Всё обязательно скажется потом. У меня давление было пониженным, теперь оно постоянно повышенное.

Что еще хочу сказать по поводу психологических последствий. Это — страх, паника, равнодушие. Ты уже не удивляешься, когда кого-то убили, вырабатывается чувство привычки, и это страшно. Когда кого-то убило, когда кому-то голову оторвало, понимаешь, что тебе нужно хоть как-то реагировать. Для нас эта реакция, естественно, — молитва. Ты должен помолиться о человеке, и в этом мы находим великое утешение.

Как себя вести во время взрывов? Если находитесь на улице, нужно падать на землю, потому что осколки разлетаются в основном по восходящей траектории. Если будете лежать, есть шанс, что осколки вас не заденут. Тут же нужно падать, открывать рот, закрывать уши, накрывать голову руками.

 

 

Если находитесь в доме, он может стать для вас могилой. Самое лучшее — это погреб на улице.

У нас нет погреба ни в доме, ни на улице. Поэтому мы нашли в доме место под лестницей. Эстакада лестницы монолитная из бетона, это внутренняя часть дома, мы там все постелили и периодически туда забегаем.

 

 

Приходится часто сталкиваться с людьми, которые воюют – с обеих сторон. Как правило, с батюшкой все проявляют себя наилучшим образом, пропускают на блокпостах. У меня в автомобиле всегда лежала стопка икон: раздаю солдатам, всем-всем. Всех благословляю: «Ребята, дай Бог, чтобы вас никто не убил, и вы никого не убили».

При любых условиях батюшка должен оставаться батюшкой и нести Евангельскую весть, быть всем для всех.

 

 

Отдельно хочу сказать о детях. Страшно представить, что они чувствуют. Ребенок не понимает, что происходит, ему просто так не объяснишь, не успокоишь. Поэтому детей обязательно нужно увозить. Это 100%. Если в нас, взрослых, это всё откладывается, можете себе представить, какова будет реакция ребенка.

Классный руководитель моей дочери своего 9-летнего сына из Авдеевки вывезла под Иловайск, к бабушке. Как раз тогда, когда в Иловайске всё произошло. Они очень долго просидели в подвале. В итоге у ребенка сильно расстроена психика, он от мамы не отходит ни на шаг, она не знает, что с ним делать, как его реабилитировать.

Война – это всегда страшно. А когда дети еще и гибнут – это вообще кошмар и ужас.

 

 

Что еще хотелось бы сказать по поводу того, как страдает человек.

То, что нарушается психическое и физическое здоровье – это очевидно. Но представьте себе, что чувствует человек, когда разрушен его дом, когда ему некуда возвращаться. Он теряет то, для чего всю жизнь работал и копил деньги — дом, имущество. И вот всё сгорает, или дом разрушается, или приходят и грабят. Здесь идет очень сильная переоценка ценностей.

Люди остаются без ничего, а зачастую это люди уже преклонных лет. У них было что-то свое – уголочек, хозяйство. И вот человек всё теряет, и остается только Господь. И если у человека нет Бога в сердце, нужно обязательно сказать ему: «Вот, есть Господь, и Он — твое самое главное богатство и сокровище». Многие переосмысливают свою жизнь и приходят к Богу.

 

 

Дальше. Разрушенная инфраструктура. Мы прожили зиму в Авдеевке, у нас не было света, воды, тепла — можете себе представить, что это такое, особенно, в многоквартирных домах. Дома панельные, люди укутывались в одеяла, слава Богу, иногда был газ.

В связи с этим тоже сильнейший стресс.

 

 

Остановка предприятий. Люди потеряли работу, магазины не работали (только некоторые были открыты), аптеки не работали.

Наш Авдеевский коксохимзавод, слава Богу, не останавливался практически ни на день, несмотря на жесточайшие обстрелы.

 

 

Хочу отметить еще такой факт, что война – хорошая среда для передела бизнеса. На войну можно списать что угодно. Поэтому происходят такие печальные вещи, как прицельный огонь по предприятию для каких-то своих определенных корыстных целей. А страдают люди – обыкновенные работники. Коксохимзавод – там ведь сотни тонн раскаленного кокса, бензол и куча всякой химии, что может привести к экологической катастрофе.

 

 

Хочу сказать о примерах проявления положительных человеческих качеств.

Люди настолько удивительно стали проявлять себя — в том плане, что взаимопомощь была сумасшедшая, самоотдача, жертвенность. Ремонтные работы электролиний, водоснабжения, тепла велись под обстрелами. Этим людям нужно поставить памятник…

Уборка города: это же битые стекла, вырванный с «мясом» асфальт, обрушившиеся стены домов. И при всём этом город убирался постоянно — силами людей, нашими коммунальными службами.

 

 

Гуманитарная помощь – вообще отдельный пункт. В прошлом году я впервые попал сюда, на конференцию, и очень благодарен Богу за это. В том смысле, что благодаря многим из вас наш город всё это время получал гуманитарную помощь.

Ионинская «молодежка» помогала, отец Николай Данилевич из Киева присылал помощь, причем сам нас искал, выходил на нас. Город Хмельницкий, общественная организация «Покров», Ксения Шевчук, которая сейчас здесь; община Свято-Георгиевского храма г. Хмельницкого, о.Александр, Мукачевская епархия, Паша Форкош — это те люди, которые помогали нам весь этот год.

Мы кормили людей на стадионе — с помощью полевой кухни и там раздавали помощь. Спасибо вам огромное!

 

 

Однажды на меня вышел священник из Херсона, из «киевского патриархата». Он хотел привезти жителям Авдеевки гуманитарную помощь и просил меня, чтобы я ее раздал. Он приехал сам на своем автомобиле, доверху забитом продуктами и всем необходимым.

Я разговаривал с ним, и, по-моему, получился конструктивный диалог… Этот священник – очень активный в соцсетях, причем крайне агрессивно настроенный по отношению к нашей Церкви. Но в частной беседе ничего подобного я не услышал.

Я понял одно: делание доброго дела, помощь страждущим может примирить, угасить разногласия, накал страстей. Общее доброе дело может объединять совершенно разных людей.

 

 

Что касается пастырской деятельности, самый негативный пример — это политическая заангажированность священников, которые в соцсетях, на проповеди в храме начинают накручивать своих прихожан. Это крайне негативный пример. Владыка наш даже издал распоряжение о том, что священникам нашей епархии запрещаются публикации в интернете политических статей и прочих подобных вещей.

 

 

И вот один из самых интересных пунктов – священник на войне. Не знаю, как это быть капелланом, там своя специфика, но я знаю, что такое, когда твой храм и твой приход оказываются в зоне боевых действий, и всё становится с ног на голову.

Что я понял: людям нужно совсем мало — просто находиться рядом с ними. Просто быть рядом со своей общиной, рядом с  жителями своего города.

«О, батюшка приехал!..» — для них это значит, что всё будет хорошо. Одним своим присутствием ты подаешь надежду. А когда ты еще взял и воду святую, прошелся по улицам, покропил дома, зашел к каждому в дом со словами «Спаси, Господи, дом сей и всех живущих в нем! Спаси, Господи, град сей!», так тут вообще их счастью нет предела.

 

 

Как живет приход на войне.

Когда тебе нужно служить Литургию, а приход находится в лесу, который постоянно простреливается, о какой вечерне в 16.00 или 17.00 может идти речь… Поэтому вечерние службы мы на приходе служим в 12.00.

Что делать, когда из города уехали все просфорницы? Приходилось ехать в ближайшее мирное село или город, где продолжается нормальная церковная жизнь, и просить просфоры для служб. О простых просфорах я уже не говорю, лишь бы были служебные.

 

 

Представьте себе, когда певчие тоже все уехали, вообще никого нет.

Признáюсь — последние полгода я служу на приходе сам – служу и пою. Как это всё происходит технически? Тайные молитвы читаю вполголоса. Люди слышат, что нет паузы, совершается молитва. Можно их даже вслух читать, и тогда люди полностью участвуют в богослужении.

На Пасху я служил сам – 4 часа пения и молитвы, боялся, помру. Нет, не умер.

В храме нет света, нет тепла – очень выручают буржуйка и генератор. Мы оборудовали храм всеми этими вещами. Зарплату, я уже говорил, год не получаем. Но, слава Богу, Господь не оставляет, добрые люди периодически помогают.

 

 

Отдельная тема – разлука с семьей.

Год без семьи, психологический разрыв с матушкой и детьми очень сильно сказывается. У нас в Авдеевке все священники отправили свои семьи к родителям. Моя семья под Киевом, семья отца благочинного – в Запорожье, о.Андрея – на Западной Украине.

И мы сбиваемся в кучки. Как брошенные домашние животные сбиваются в стаи, так и мы, батюшки, сбиваемся в кучки, живем вместе, поддерживаем друг друга.

 

 

Что касается проповеди. У каждого человека своё мнение, свои политические взгляды. Община разделена, но это никак не проявляется в отношениях, если есть любовь друг ко другу.

Нужно правильно ставить акценты на проповеди. Я говорю так: братья и сестры, мы должны понять, что мы — третья сила. Мы тоже воюем, но воюем совсем с другой стороны. Наш приход, Источник Николая Чудотворца, находится в зоне боевых действий, и Литургия в храме в такое время – это настолько необходимая вещь! Это как бой. Они бомбят – давайте служить, звонить в колокола! Те туда пуляют, а эти сюда, а мы в ответ им — колоколами, молитвой, Литургией.

Это вещи очень важные, и я чувствую, что это работает, что мы держим какой-то свой фронт, фронт духовный, пытаясь потушить, в первую очередь, злобу человеческую. Потому что человек, отказавшийся от злобы, может общаться, находить общий язык, идти на какие-то компромиссы.

 

 

Что такое быть миссионером на войне? Я немного уже касался этой темы. Люди настолько открыты, они, как дети, впитывают всё, что бы ты им ни говорил. Бывает, правда, что человек наоборот, замыкается, но это редкий случай.

У кого нет проблем с соседями в частном доме? У каждого бывали конфликты. Даже с этими людьми наладилось – всё хорошо, слава Богу.

Миссионерская деятельность на войне сводится к твоему вниманию к каждому человеку, к твоей любви к людям. Они смотрят, как ты себя ведешь: не убежал ли, видят, что остался, помогаешь…

 

 

Немного о юморе нашем, специфическом юморе.

Обычно молятся «о Богохранимей стране нашей», а мы иногда в шутку молимся о «бомбо-бомбимей стране нашей…»