Значительная часть вопросов, которые слышит сегодня священник, начинается словами: «А можно ли…» Слова, впрочем, могут быть иногда и другие, но смысл именно таков. «А можно ли православному человеку слушать постом классическую музыку?» «А можно ли смотреть по телевизору новости и некоторые ток-шоу?» «А можно ли иногда не соблюдать среду и пятницу?» «А можно ли не всегда исповедоваться перед Причастием?» И прочая, прочая, прочая…

Посмотреть без особого внимания, так вроде бы и ничего худого тут нет. Люди относятся к пастырям своим с уважением, доверяют их мнению, готовы принять сказанное ими слово, проявить послушание. Есть в этом что-то очень простое, детское даже… Но всегда ли хорошо – простое и детское? Ведь и простота есть, как известно, та, что хуже воровства. И детскость, которую неодобрительно именуют инфантильностью.

Игумен Нектарий (Морозов)

Нет ничего худого, конечно, в вопрошании духовника о том, относительно чего испытываешь сомнения, о том, чего вообще не знаешь. Однако возможность задать вопрос есть далеко не всегда: священник ведь не может находиться на постоянной связи со всеми без исключения прихожанами своими, всегда готовый разрешить любое, самое незначительное недоумение. Такое, например, как не грех ли держать дома аквариум с рыбками. Или бегать по утрам. Или плавать в бассейне. Или еще какое из подобного ряда.

А кроме того, есть в этой постановке вопроса что-то вообще глубоко неправильное, неверное по сути своей. Есть искание внешнего – именно внешнего – одобрения либо неодобрения, согласия либо несогласия. И отношение к ним – сродни магическому какому-то: одобрено – значит, без колебания принимаем. Нет – так же, не колеблясь, не рассуждая, отвергаем. Но именно рассуждение-то и необходимо!

Человек вообще не может (к сожалению или к счастью – кто знает!) провести свою жизнь, будто булавкой приколотый к подолу рясы своего духовного наставника. Есть пора детства, есть период юности и есть – взросления. И стремление настоящего духовника не к тому должно быть, чтобы привязать к себе человека намертво, «замкнуть» его на себе, чтобы не мог он и шагу самостоятельно ступить, не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть без соответствующей санкции. Наоборот, вся деятельность духовника на то направляется, чтобы научить человека жить в Церкви, жить по-христиански, жить с Богом. И с Божией помощью, разумеется, но вполне осознанно, осмысленно и самостоятельно путями этой жизни ходить.

А потому очень важно не только искать и получать ответ на вопрос «можно ли?», но и знать те критерии, согласно которым возможно самому это определить. «Угодно ли это Богу? Полезно ли мне? Служит ли моему спасению или, наоборот, способно меня погубить?» Вот о чем надо спрашивать – Евангелие, собственную совесть и, конечно, духовного отца. Именно это – богоугодность, полезность, спасительность – должно быть для нас определяющим при принятии решения, при совершении выбора.

Детство хорошо, когда мы и правда дети, когда у нас еще остается возможность быть детьми. Но что поделать, когда ее нет, когда сама жизнь требует от нас совершенно взрослых мыслей, слов и поступков? А так бывает очень часто, практически всегда; льготных условий и упрощенной программы нет и не предвидится. И что же? Закутаться в одеяло, накрыться им с головой, как поступали в том же детстве, чего-то испугавшись и уверившись, что пока мы там, под одеялом, сидим, всё страшное куда-то исчезнет, пропадет? Надеяться, что кто-то решит всё за и вместо нас? Или даже и жизнь за и вместо нас проживет? Так не бывает. И точно – не к сожалению, а к счастью.

Значит, надо обязательно взрослеть. И вопросы задавать взрослые. И ответов – взрослых же – не бояться.

 

Игумен Нектарий (Морозов)