Матушка Иоанна останавливается рядом с цветником, разбитым у монастырского Введенского храма, умолкает и смотрит в сторону. Мы тоже молчим, с удивлением разглядывая великолепный цветник: рядом с роскошными розами растут декоративная сиреневая капуста и крошечные оранжевые помидоры… И снова возвращаемся к непростой теме:

– Но ведь уйти из монастыря после пострига – это тяжкий грех…

– Это уже твои внутренние муки – проблемы совести, проблемы ответственности, вопрос веры и смирения, – отвечает монахиня. – Ты же обеты принимаешь. Что ж хорошего, если их нарушишь? Если воин бежит с поля битвы, хорошо ли это? А если иметь в виду, так сказать, юридическую составляющую, то уйти человек может. Но это тяжелый вопрос: уход из монастыря или переход из одной обители в другую. Слишком много было такого движения по России в новое время, Святейший патриарх даже издал указ: принимать монаха в монастырь можно только с отпускной грамотой из предыдущего монастыря и с разрешения владыки прежней епархии.


Шить в монастыре приходится много. Это монахиня Василия знает на собственном опыте / Фото: АЛЕКСАНДР БУРЫЙ

…Мы не раз говорили об этом с сестрами Свято-Введенского женского монастыря в Иваново. В ответ слышали примерно одно и то же: в начале 90-х люди активно шли в монастыри, ощущалась волна религиозного энтузиазма, но многие не были готовы к монашеской жизни. Сейчас число желающих принять постриг сократилось, да и, как считают монахини, нынешнее молодое поколение не всегда готово преодолевать трудности монастырских будней… Тогда же, в 90-е, не хватало опытных духовников и настоятелей. Впрочем, не хватает их и сегодня. А для монастыря это один из решающих моментов. Ведь очень многое зависит от духовных лидеров, вокруг которых собираются верующие…

Иконописцы

– Осторожнее! На лестнице темно и ступеньки крутые! – доносится с верхней площадки мягкий, чуть грассирующий женский голос.

Навстречу с оглушительным лаем вылетает стаффордширский терьер Тара Холеровна. «Тара – потому что любит тарарам устраивать, а Холеровна – потому что натуральная холера», – смеется матушка Рахиль. Тара ласково тыкается мокрым носом в ладони и с чувством выполненного долга сопровождает нас в мастерскую.


Монахиня Рахиль с Ричардом Львиное Сердце и Гоблином / Фото: АЛЕКСАНДР БУРЫЙ

Здесь царит уютный художественный беспорядок. Иконы, микроскоп, кисти, краски, маленькие венички из пучков перьев – ими иконописцы сметают частички пыли после полировки левкаса. У входа в мастерскую – стеллажи с книгами по иконописи. Всю противоположную стену – от пола до потолка – занимают клетки, в них на жердочках устроились яркие, как елочные игрушки, птички. «Это амадины, – поясняет монахиня Христина. – А тут у нас щеглы и волнистые попугайчики». Еще в небольшой мастерской живет семейство белок дегу, морская свинка Наф-Наф, лохматые кошки Гоблин и ТÓска, а также старенький добрый ротвейлер Ричард Львиное Сердце. Лет десять назад монахини подо брали его на улице. Тара появилась в мастерской недавно, и, конечно, по тому же сценарию.

Пока матушка Рахиль показывает иконы и рассказывает про краски («…используем только натуральные пигменты. Вот уголь обычный – из костра. Сами растираем на желтках. Это – киноварь, один из самых дорогих пигментов, которые покупаем. Он ядовитый, в нем свинец и ртуть, его растираем в респираторе»), монахиня Христина заваривает чай и расставляет чашки на журнальном столике, успевая при этом что-то читать в ноутбуке.

…В полукруглые окна мастерской вползают сумерки. Тара, выпросившая ломтик сыра, угомонилась в своей «будке» под столом, дегу уснули, кошки улизнули, Ричард дремлет на тюфячке, а мы все не можем наговориться. Монахини Рахиль и Христина необыкновенно солнечные, интересные люди. Матушка Рахиль высокая, прямая, как струна, у нее тонкие черты лица и изящные нервные руки. В разговоре она часто подтрунивает над собой, иногда непросто понять, когда она говорит всерьез, а когда – шутит. Матушка Христина – невысокая, улыбчивая, живая и очаровательно непосредственная. Обе они окончили Палехское художественное училище, обе обожают всякую живность, обе несут послушание не только в иконописной, но и отвечают за цветники.
 

Монахиня Кириена отвечает за монастырскую кухню и «стратегические запасы» монастыря / Фото: АЛЕКСАНДР БУРЫЙ
 

– Ах вот кто создал такой оригинальный цветник! А как в компанию к розам затесались помидоры?

– В отношении цветников у меня большой опыт погибели и хаоса, – грустно говорит матушка Рахиль. – Моя мечта – создать полную гармонию в розарии. Конечно, если бы были деньги, это можно было бы сделать. А помидоры мы посадили потому, что в некоторых местах повымирали розы.

– Матушка Рахиль, а сколько вы икон написали?

– Когда я пришла в монастырь, передо мной выложили горы того, что нужно было отреставрировать. И встал вопрос не о том, чтобы писать иконы, хотя иногда это удается делать, а о том, чтобы восстановить старые. Пришлось заняться реставрацией, сотрудничать со столичными реставраторами. Думаю, можно уже и категорию получать, только этим заниматься надо. А времени нет. Мы ведь еще стажеров берем на обучение. Приходят на практику ребята, а потом поступают, в том числе в Троице-Сергиеву лавру. У нас получается такой иконописный детский садик.

Нередко в мастерской образуется и обычный детсад. Это происходит тогда, когда сюда приводят на экскурсию маленьких ребятишек.

– Им говоришь: «дети, это – иконописная». А они: «О! Птички!» – смеется матушка Рахиль. – А однажды вошла группа, которая сильно удивила. Вроде дети, а такие взрослые! Никто никуда не кидается, не ловит кошек и собак. Встали полукругом и молчат. И заходит экстравагантная женщина, стриженная под Хакамаду. Я спрашиваю: вы кто? А она: мы – французы.


На клиросе / Фото: АЛЕКСАНДР БУРЫЙ

С поляками история вышла еще интереснее. Сотрудники студии Анджея Вайды приехали в город, чтобы снять документальный фильм о знаменитых ивановских ткачихах. Так уж случилось, что они пришли на экскурсию в монастырь и попали в иконописную. А когда одна из кинематографисток увидела, как матушка Христина звонит в колокола (а она, между прочим, еще и на клиросе поет), то загорелась идеей снять о ней фильм. Он, кстати, уже почти готов.

– Матушка Христина, когда можно будет фильм посмотреть?

– Ой… Меня теперь все об этом спрашивают. И что его смотреть? Вот вы же меня видите? Ну, вот то же самое минут 50…

От дружного хохота просыпаются Тара и Рич, амадины поднимают гвалт, а матушка Христина смотрит на всех и улыбается: «и чего я такого смешного сказала?»

Утешение

Старшего звонаря – матушку Феофилу – мы отыскали на монастырском дворе, где она в компании монахинь и послушниц чистила гору свежесрезанного укропа. Пока мы идем к керамической мастерской – это еще одно послушание монахини, – она рассказывает об обязанностях звонаря:

– Утром вставать надо раньше всех. Пока остальные умываются, бежишь на колокольню. Даже если болеешь, надо идти. Когда ветер холодный или мороз – приятного мало, вот летом звонить – хорошо. Я лет пятнадцать звонила. Правда, сейчас почти не звоню, врачи из-за зрения запретили: у самого большого колокола язык 70 килограммов весит, а его тягать надо… Но опыт сестрам передала.


На монастырском дворе полным ходом идет заготовка зелени для салатов и солений / Фото: АЛЕКСАНДР БУРЫЙ

Четверть керамической мастерской занимает печь для обжига, остальное пространство уставлено столами и стеллажами, так что повернуться негде. На полках теснятся сотни ярких фигурок – схимники, монахини, священники, ангелы. Почему-то возникает стойкое ощущение детства и Рождества, а глиняные фигурки так и просятся в руки...

Матушка Феофила в обители уже двадцать лет, пришла, когда монастырь только создавался. «Я из поволжских немцев. Родители были неверующие, а бабушка была католичкой, водила меня в храм. Но мне в кирхе не нравилось, – говорит монахиня. – И все время будто чего-то не хватало. Замуж я не хотела. Родственники корили, а я отвечала: ну выйду замуж, а дальше что? А они мне: все так живут и вопросов не задают. А потом я встретилась с отцом Амвросием и после разговоров с ним поняла, что все это время мне не хватало богообщения. Приняла православие и пришла в монастырь после окончания Ивановского художественного училища. В монастыре мучившая внутренняя пустота исчезла, моя душа здесь утешается».
 

В монастыре звучат не только колокола. Послушницы отлично бьют в била / Фото: АЛЕКСАНДР БУРЫЙ

– Анна, а что волнует ваших собеседников из-за границы?

– У них очень интересные проблемы. Например, супруги делят детей: муж католик, а жена – православная. Каждый хочет, чтобы дети воспитывались в его вере. Спрашивают, как разрешить эту ситуацию. Или, к примеру, возникают проблемы с местным священником. Советуются, как можно урегулировать взаимоотношения с ним. Ведь за рубежом православные храмы – не на каждом шагу. И если у прихожанина возник конфликт с батюшкой – это трагедия. Другой-то храм может находиться километров за 80. Еще часто советуются по поводу той или иной работы: соответствует ли она православию или нет? Бывает, обсуждают с нами свои психологические проблемы. Я как-то один раз не выдержала и поинтересовалась у человека, звонившего из Германии: как же так, у вас же там масса известных психологов, почему вы с ними не хотите посоветоваться и звоните в Иваново? Ответ был неожиданным: боюсь, мне на работу сообщат.

– А с какими вопросами звонят сограждане?

– Увы, наибольшее количество звонков связано с алкоголизмом и наркоманией. Часто звонят родственники тяжелобольных людей. В этих случаях подавляющее большинство звонящих – это жены и матери. Мужчины вообще звонят гораздо реже, и вопросы у них все больше серьезные – вера, воцерковление. Женщины более эмоциональные, они нуждаются в сочувствии. Им надо позвонить и выговориться, чтобы их пожалели, посочувствовали. Иногда они звонят и просто вопят: сын пьет, муж бьет, ну и так далее. Иногда ругаться начинают последними словами. Но хуже другое: бывает, уговариваешь предпринять какие-то шаги, пойти к психологу, обратиться к врачам, а в ответ слышишь только вздохи или междометия. И понимаешь, что они все равно никакие рекомендации выполнять не будут.
 

В церковной лавке / Фото: АЛЕКСАНДР БУРЫЙ

– Кто-нибудь из тех, кто звонил, приезжал потом в монастырь?

– Я такого не помню. Письма – писали. Однажды, правда, забавный случай был. Два наркомана прочитали в Интернете о нашем телефоне доверия и пришли в монастырь. Стали о нас спрашивать. Наши добрые бабушки с вахты нас позвали. Пришли мы, а наркоманы говорят: ну-ка, давайте быстро помолитесь за нас, чтобы мы наркотики бросили. Мы пытались им объяснить, что надо работать над собой, что все это не так просто. Они обиделись, выругали нас и ушли…

Анна рассказывает, что иногда крайне трудно соблюдать главное правило тех, кто работает на телефоне доверия: поговорил, положил трубку, и все – забыл то, о чем только что разговаривал. Ведь иначе заниматься этим нелегким делом просто невозможно.

– Порой бывают периоды, когда один за другим идут простые звонки: спрашивают о катехизации, как приготовиться к причастию или исповеди, – делится Анна. – Только немного расслабишься и тут – бац! – леденящий какой-нибудь звонок. Например, такой, как недавно. Звонит человек и говорит: сегодня утром у меня в хосписе умер отец. Мы хотели, чтобы он исповедался перед смертью, а священника нет в хосписе. Почему в хосписах не сидят священники? Начинаешь объяснять, что это не всегда приветствуется руководством больничных учреждений, что не все больные хотят видеть в хосписе священника. Говоришь все это, а в голове только один вопрос пульсирует: а действительно – почему? Ведь должен рядом с умирающими быть священник.


Фото: АЛЕКСАНДР БУРЫЙ

Из записей в блоге матушки Иоанны

***

«Два раза в год, на Рождество и Пасху, собираем деньги на подарки детям (маленьким, но уже наркоманам, зараженным ВИЧ, сиротам, уже совершившим правонарушения), взрослым (инвалидам-колясочникам и лежачим, осужденным, больным туберкулезом) и что интересно: на наш призыв в основном откликаются те, кто столкнулся с бедой, кто имеет небольшой доход, кто сам болен. Неужели действительно: «сытый голодного не разумеет» и чем больше мы имеем, тем неохотнее расстаемся с нажитым?»

***

«За иконный ящик пришла женщина, просит икону для кухни, чтобы повесить над обеденным столом, и называет икону «Достойно есть». Что у них там в головах происходит? Хорошо хоть благочестивое желание: достойно есть, пить и спать…».

***

«Из письма: «Почему это я должен идти в ад? Я не просился в этот мир, а потом, если бы я знал, какие здесь требования, я бы поостерегся рождаться». Мы не умеем принимать. Не умеем принимать ни подарки, ни проблемы. Чтобы принять подарок, нужно найти в себе хоть немного любви, чтобы принять проблему – мудрости. Мы научились обвинять и требовать, но не научились благодарить и рассуждать».

***

«Суббота, у нас благотворительный обед. Как-то довелось услышать, что теперь нет нужды в благотворительных обедах, мол, все живут сносно. На вряд ли приходящие к нам неимущие с этим согласятся, их «сносно»: крохотная пенсия, болезни, одиночество. Они не стесняются, когда их фотографируют, не стесняются рассказывать о своих проблемах и хворях, с радостью читают (кто знает) или слушают «Отче наш», ревностно следят, чтобы сосед не забрал себе всю сметану или не выловил из борща все мясо. Они больные, старые, не всегда адекватные – наши ближние».

***

«Не так давно к нам в монастырь привезли из Москвы одного инвалида. «Благочестивая» соседка инвалида решила, что дедушке в женском монастыре будет лучше, довезла его до Иванова, сгрузила у проходной и тут же уехала».

***

«Он пролежал на снегу несколько часов. Когда мы его подобрали, говорил уже с трудом.
– Нельзя лежать, вставай, ты где живешь?
Наивный вопрос.
– Нигде.
– Тебя как зовут?
– Саша.
Саше на вид чуть более 30, хотя возраст у бомжей определить сложно.
– Вставай, Саша, ну давай, дружочек, помогай нам, нельзя лежать, замерзнешь…
Дотащили до сторожки, напоили горячим, вызвали милицию. Куда они их увозят – не знаю. Милиция ехала 3 часа. Не выходит у меня из головы этот Саша. Помолитесь за него, братия и сестры».


Фото: АЛЕКСАНДР БУРЫЙ
 

 

 

Продолжение следует...