Одной из причин того, что — как это нередко бывает — люди окружают себя всем церковным, а христианского плода не имеют, является то, что процессы, свойственные воцерковлению, становятся содержанием всей церковной жизни; происходит некое «застревание» в неофитстве. Давайте рассмотрим это явление. В начальном периоде воцерковления неофитство вполне приемлемо и законно; более того — в нем есть несомненный положительный импульс. Неофит — это человек, который уверовал, что Бог есть и действует в Церкви. Следствием этой веры является некий максимализм, горячее воодушевление и ревность по Боге. Сами по себе эти качества замечательные — но в неофитстве они младенческие. Апостол Павел пишет: когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое (1 Кор. 13, 11). Неофитство и есть именно «неоставление младенческого». Представьте себе взрослых бородатых дяденек или дородных тетенек, сидящих в песочнице, играющих в куклы и по-детски друг с другом общающихся… То, что неофит впервые открывает для себя в Церкви, нуждается в осмыслении, развитии, обогащении, а порой и в окультуривании и корректировке; если же этого не происходит, то в его жизни и мировоззрении все более и более крепнут существенные ошибки. Т.к. эти ошибки очень распространены и, увы, свойственны вовсе не только одним неофитам, но и многим православным, то их необходимо разобрать подробно.

1) Неофит разделяет загробное спасение и земное течение жизни. Подлинный церковно-христианский опыт заключается в том, что спасение начинается уже здесь, и вовсе не в смысле только трудов. Душа уже здесь живет Богом, носит и чувствует в себе залог Царства Небесного, чая смерти как полного раскрытия и осуществления уже имеющейся жизни в Святом Духе. Все труды предпринимаются христианином, как мы уже сказали, в виду получения духовного плода уже здесь. На этом настаивал святитель Феофан Затворник, говоря, что богообщение, хоть в малой, хоть в начальной степени, должно обязательно быть именно сейчас1. Неофит же под предлогом неправильно, максималистски понимаемой «грешности» и «недостоинства» земную часть духовной жизни не принимает, считая, что если христианин на земле причастен благодатному состоянию, то он непременно «в прелести».

2) Неофиту очень свойственно стремление обрести «гарантию спасения». «Гарантия» эта — не одно и то же с тем внутренним предвкушением, залогом Царства Небесного, о котором мы только что сказали. Залог ведь ничего не гарантирует, его можно и лишиться. Неофитская же «гарантия спасения» полагается во внешних формах церковной жизни. Мы уже говорили, что все внешнее в Церкви — лишь «обряжение» жизни Духа; нет Духа — бесполезно внешнее. Неофит же к Духу «здесь» относится недоверчиво, поэтому он ищет опереться на устойчивые сложившиеся формы, такие как определенная культурно-историческая церковная традиция, неизменные богослужебно-уставные обычаи, старый календарный стиль, монархический способ существования Церкви в социуме, и т.п. Отсюда — неумеренная «борьба за Православие», понимаемая как консервирование исторически сложившегося внешнего чина церковной и околоцерковной жизни. Сюда же относится и завышенное, магическое понимание духовного подвига, правила, послушания, Иисусовой молитвы и прочих частных вещей. Неофит думает: «вот, вдамся в полное послушание — и точно спасусь»; или: «вот, буду неукоснительно соблюдать правило — и спасение гарантировано». Но так понимаемой формальной гарантии спасения в Церкви нет. Есть процесс жизни — сложный, болезненный; процесс личного, «под свою ответственность», стяжания Духа Святого, этого Единственного залога спасения; но никак не «гарантия» типа страхового полиса.

3) Неофиту очень свойственны две вещи: первая — болезненное осуждение всех и вся, ибо все люди так или иначе нарушают внешние церковные формы и предписания; вот эти нарушения и вызывают крайнее осуждение. Ярче всего это качество неофита видно из его отношения к неправославным христианам. Неофит уверен в их погибели, и даже часто злорадно желает ее им. Неофит занимает крайне жесткую позицию в отношении всякого церковного разномыслия, в то время как опыт свидетельствует, что нормой правильной христианской жизни является все большее со временем принятие его. Об этом писал апостол Павел: надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные (1 Кор. 11, 19).

Вторая вещь — полное отсутствие у неофита необходимейшего для спасения качества — смирения. Смирение — это не то, когда тебя унижают или над тобою издеваются, а ты этому способствуешь или это попускаешь. Смирение — это религиозное чувство, когда Дух Святой приносит в душу мир и истину, т.е. отчетливое осознание, кто я такой, каково мое место в мире. Смирение — это правда о себе и о своих отношениях с Богом, миром и другими людьми. Неофит этой правды не знает. Взамен этого он с легкостью решает за Бога, кого Он спасет, кого нет; он скор на осуждение других людей, на суждение об их внутреннем состоянии, об их участи; он твердо знает, что правильно, а что неправильно в церковной жизни. За всем этим он не видит себя. Неофит поэтому лишен и покаяния — оно у него заменено самоугрызением и ложным самоуничижением, которое он считает смирением; все это сочетается с непременной тяжестью неофита для всех его ближних. Отсутствие смирения у неофита очень ясно видится из того, что, когда он читает Святых Отцов (а он только их и читает, потому что вся культура неофитом отвергается как недуховная, неправославная и греховная), — он воспринимает высочайшую меру избранников Божиих «как свою» и судит по ней других; с другой стороны, по своей фундаментальной зависимости от внешнего неофит святоотеческий подвиг понимает исключительно в копировании внешних форм жизни Отцов.

Вообще отношение неофитствующих к Отцам заслуживает особенного внимания. Их любимый лозунг — «жизнь по Святым Отцам». Это значит, что мы настолько грешные и недостойные, настолько не можем сами помыслить или почувствовать что-либо доброе, что должны всю нашу жизнь выстроить именно по схемам, содержащимся в аскетических писаниях Св. Отцов, так, чтобы на каждое внутреннее или внешнее наше движение имелась непременно цитата из Отцов. Об этом строевом, казарменном подходе — все должны жить и мыслить только так, и никак иначе, — мы уже говорили, как об одном из соблазнов псевдоцерковности. Т.к. неверно понимаемая, поверхностная, начетническая, совершенно неадекватно воспринимаемая святоотеческая идеология весьма распространена, и для очень многих православных является несравненно более авторитетной, чем Священное Писание и исконное утроение Церкви, — то необходимо остановиться здесь и тщательно разобраться, в чем тут неправота, и как именно нужно воспринимать советы Святых Отцов.

Один из величайших Отцов, преподобный Антоний Великий, говорил: «что бы ни делал ты, имей на это свидетельство в Священном Писании»2. Именно Священное Писание, содержащее заповеди Божий, является для христианина высшим и безусловным авторитетом. Предписания же Святых Отцов, при всей их важности и значимости, носят гораздо более частный характер, и требуют немалого рассуждения в приложении их советов к себе. Писание несравненно шире и свободнее, чем регламентация жизни, запечатленная в монашеских аскетических творениях Отцов. Например, Евангелие дает нам заповедь: смотрите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объядением и пьянством и заботами житейскими; бодрствуйте на всякое время и молитесь (Лк. 21, 34, 36). Мы видим здесь общий принцип, который каждый воплощает по своей мере. У св. же Отцов-аскетов в раскрытии этого принципа наличествует почти чрезмерная, жестко регламентированная мера поста и бдения. Ясно, что смирение и здравый духовный смысл подскажут нам, что мы на себя эту меру принять не можем, мы ее не понесем, — в то время как найти свою степень трезвения, бодрствования (т.е. внимания к себе), молитвы и воздержания каждый христианин может и должен.

Во-вторых — да, мы и в самом деле грешные, немощные и падшие существа. Но не на этом строится жизнь христианина. Главное ведь не то, что мы грешные. Гораздо важнее то, что Господь с нами и в нас. И именно ради этого христиане борются с грехом, страстями, очищают свои сердца, — ради того, чтобы быть со Христом, и не только в будущей жизни, но и уже здесь, сейчас, вот в этот момент. Христос же открывается каждому человеку лично, не в толпе и не в строе, даже пусть и святоотеческом (да строя этого и не было никогда. Достаточно почитать историю Церкви, чтобы убедиться: все великие святые — ужасные «индивидуалисты»; вспомните хотя бы преподобного Сергия Радонежского). И Дух Святой живет в Церкви и сейчас; Он не только Святых Отцов, живших когда-то, но и всех христиан вразумляет, наставляет, просвещает, освящает и помогает каждому из нас противиться греху, исправлять и строить свою жизнь.

Излишне акцентируемый, навязчивый и формальный подход к Свв. Отцам-аскетам и непременная обязательность воплощать в жизнь все их советы во всем объеме вступают в противоречие с тем фактом, что Святой Дух живет и действует и сейчас, и что Христос так устроил Свою Церковь, чтобы спасительное действие Духа коснулось не только канонизированных Церковью святых, но и каждого человека, и не в унифицированных, но в самых разных внешних и внутренних его ситуациях. Получается парадоксальная вещь: оттолкнувшись от крайней нашей немощности, слабости, никуда-не-годности, неофит умаляет и отвергает действие в Церкви Христовой Святого Духа, Который Один только и может уврачевать, исцелить и спасти немощных и грешных людей. Святых же Отцов неофитствующая точка зрения из молитвенных помощников, ходатаев, образцов жизни и педагогов превращает в каких-то оракулов и источников цитат.

Как же нам правильно относиться к Святым Отцам? Авторитет их основывается на бесспорном, засвидетельствованном Церковью факте, что они — духоносные, облагодатственные в высокой степени, достигшие спасения христиане. Но часто опыт с не меньшей бесспорностью показывает, что святоотеческие советы не получается исполнить: они не по силам людям, превышают их меру, и приносят не плод духовный, а уныние, упадок сил и разочарование. Чтобы не разочаровываться, нужно знать, что Отцы писали каждый про себя, про свой путь к Богу, про свой опыт стяжания Святого Духа в своих, очень эксклюзивных, жизненных ситуациях, которые чаще всего не имеют ничего общего с условиями существования современного человека. А нам нужно, внимательно изучая их творения, познавать не внешние формы их жизни, а те принципы, которые облеклись в названные формы, те внутренние расположения и нравственные усилия их душ, которые позволили Святому Духу «прийти и вселитися в них». Христианин только тогда возрастает в подлинной духовности и церковности, когда он, оставаясь, разумеется, в рамках Священного Предания, руководствуется прежде всего Священным Писанием и исходит из своего собственного устроения и условий жизни, а принципы святоотеческого опыта прилагает к себе разумно, используя на своем пути ко Христу те церковные и отеческие средства, посредством которых, по слову преп. Серафима Саровского, мы успешнее получаем плод Духа.

Вернемся к собственно неофитству и подытожим сказанное о нем. Самые существенные опасности неофитства — боязнь личной ответственности и свободы, только в атмосфере которых и возможно богообщение и нравственная христианская деятельность, и недоверие Святому Духу, следствием чего является подмена христианской духовности либо «общечеловеческой» религиозностью, либо вещами вполне земными, секулярными по сути. Каковы последствия «застревания» в неофитстве? Их три.

1) Трагическое. Всем сердцем возжелав спасительных церковных обетовании и не получив их, не вкусив их делом, потому что неофитские средства не привели к желаемой цели, — человек терпит фиаско в вере и уходит из Церкви, считая ее в результате своего опыта в лучшем случае человеческой ошибкой, в худшем — сознательной обманщицей.

2) Погибельное следствие — закоснение в неофитстве и превращение в фарисея. Фарисейство — самое тяжелое, самое греховное состояние, какое только может быть в жизни. Берегитесь закваски фарисейской (Лк. 12, 1), предостерегает Христос. Фарисейство характеризуется тремя основными вещами — все их мы уже увидели в неофитстве: а) нежелание и боязнь свободы и ответственности, крайнее их нетерпение; б) полагание богоугождения во внешнем — отсюда нечувствие к смыслу христианства, неуважение и недоверие к человеку, гордость, самомнение, жестокость и проч.; в) богопротивление, недоверие к действию Духа Святого и отвержение Его. Вспомним, что Господь, с любовью, великим снисхождением и тихостью принимавший всякого человека, на фарисеев гневался, называя фарисейство хулою на Святого Духа (Лк. 12, 10). Упаси нас Бог от фарисейства. Лучше быть кем угодно, каким угодно грешником — только не фарисеем.

3) Наконец, нормальное следствие — это выздоровление, через некий обязательный внутренний (а иногда внешний) кризис, через непременную болезненную переоценку церковных ценностей. Поэтому, когда христианина постигает религиозный кризис — это милость Божия; значит, мы выздоравливаем от неофитства, глубоко во многих сидящего. Единственная здесь опасность — что этот «маятник» может сильно раскачаться и повлечь человека в презорливый модернизм и отрицание формальной стороны церковной жизни как таковой; об этой опасности нужно знать, за нею следить и быть к себе внимательным, чтобы ее избежать.

Вот что кратко можно сказать о неофитстве — своеобразной «болезни роста» христианина. Уже из изложения этой «болезни» мы увидели некую норму: соотношение внешнего и внутреннего в церковной жизни, самосознание христианина, отношение к формально понимаемому святоотеческому наследию и др. И в последующем рассмотрении нормы церковности будем исходить из того, что поможет человеку избежать вышеописанного состояния неофитствования.

Первое, что позволяет избавится от состояния неофитствования — это честность перед самим собою. Разрушение духовной жизни всегда начинается с самообмана. Святитель Феофан Затворник говорил, что «лукавство перед собою самим — самое злое из всех лукавств». Проявляется эта внутренняя нечестность двояко:

1) Невидение себя. Человек не видит своего устроения, своих страстей, своих грехов. Мы говорим сейчас не о внешних людях, не просвещенных светом христианства — они в духовном отношении слепы на очень грубом уровне, потому что только благодать Христова дает человеку возможность увидеть самого себя. Речь здесь идет о людях уже церковных. Когда грубый, ясно увиденный христианином по вступлении в Церковь пласт грехов уже снят с души, начинается время более тонкой «настройки» духовной жизни — и вот именно на этом этапе человек и «застревает». «Особо не грешу, в церковь хожу — значит, все в порядке». А то, что, скажем, в его отношениях с ближними не только все далеко не в порядке, но и вообще никуда не годится — человек не видит. Об этом говорит Господь в Апокалипсисе: ты говоришь: «я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг (Откр. 3, 17). Нужно большое нравственное усилие, чтобы видеть себя таким, какой я есть на самом деле — т.е., иными словами, стяжевать смирение и покаяние.

2) Другой, более тонкий, вид нечестности — когда человек не чувствует своего личного, в рамках Церкви, пути к Богу, когда он не понимает центра духовной жизни — личного богообщения и укрывается за церковными и святоотеческими схемами. Итог этой нечестности — отсутствие плода Духа и подмена Церкви тем, что не есть Церковь. Это состояние опасное и распространенное. Бороться с ним тяжело, и начинать тут нужно именно с того, чтобы как раз быть честным перед собою. Часто бывает необходимо совершить переоценку ценностей — например, понять, что не человек для субботы (т.е. всего церковного), а суббота для человека (Мк. 2, 27); что Христос, Евангелие и Церковь обращены к человеку лично, и поэтому он сам ответственен пред Богом за свою жизнь, и не может «укрыться» за идеологией, традициями, корпоративностью и т.д. Наконец, почувствовать и понять, что Господь любит каждого из нас, и как премудрый Пастырь и Педагог, промыслительно устрояет всю нашу жизнь так, чтобы спасти нас — а не высчитать наши грехи и немощи и с удовольствием послать в ад… Это все бывает для души трудно и неудобно: менять позицию, переходить из уютного выстроенного схематичного мира на открытые просторы правды тяжело — но необходимо, ибо когда все превращено в схему, доктрину, идеологию, оттуда уходит Бог. Между прочим, именно такая ситуация была на границе Ветхого и Нового Заветов. История распятия Христа на все века запечатлела конфликт религиозной схемы с жизнью живого Бога, к которой и призваны все христиане.

Второе, что поможет избежать неофитских ошибок, — это осознание основ христианской жизни, которые можно обозначить тремя богословскими терминами: христоцентричность, евхаристичность и пневматологичность. Христоцентричность значит то, что цель и смысл нашей жизни — Господь Иисус Христос и наше с Ним личное, реальное и непрестанное общение и соединение.

Евхаристичность — литургическая жизнь христианина в Таинствах Церкви, особенно в Таинстве Евхаристии, и опосредованно — Христово отношение к другим людям. Пневматологичность (от греч. «пневма» — Дух) — исполнение человека, и, как следствие, всех сфер его существования, Духом Святым. Именно эти три вещи первостепенны в жизни христианина; все остальное получает свое значение постольку поскольку служит и способствует им. Такова иерархия христианских ценностей, и ее нельзя «переворачивать». Критерий того, воплощаются ли в нашу жизнь христоцентричность, евхаристичность и пневматологичность — наличие, хоть в начатках, хоть в малой мере, плодов Святого Духа: смиренного, покаянного, тихого, мирного, трезвенного, ровного, воздержного, радостного, твердого верой и любовью состояния. Плоды Духа определяют и меру нравственного и духовного подвига. Помогает, способствует что-либо сохранению и преумножению Духа — всячески пользуемся этим. Разоряется чем-либо духовное христианское состояние — безжалостно отметаем то, даже если это будет что-то и из церковного обихода.

Третья вещь, необходимая для подлинной духовной христианской жизни, — трезвение и рассуждение. Очень важно прилагать эти качества к рассмотрению именно своей церковности. Церковь, собственно говоря, и есть христоцентричность, евхаристичность и пневматологичность или, другими словами, живая жизнь души со Христом в Духе. Содержа в себе Священное Писание и Таинства, храня истинное догматическое и нравственное учение, Церковь всем этим действует не для иного чего, как только для того, чтобы люди приходили в единение с Богом, и в Боге — друг с другом. На протяжении веков Церковь облекалась в разные формы; к настоящему времени исторически сложилось так, что Православие облечено в византийские одежды. Поэтому часто бывает, что Церковь и византизм в умах людей прочно сливаются в одно, так что отними от Православия византийские формы — и люди скажут: ну нет, это не Православие, а модернизм какой-то. Нетрезвый, антиисторический взгляд на церковность приводит к тому, что с Церковью сплетается лубочность, псевдомистицизм, апокалиптика, кликушество, магизм, политиканство, народническая идеология — все то, что апостол Павел называл негодными и бабьими баснями (1 Тим. 4, 7), и что часто позиционирует себя как нечто неотъемлемое от Церкви. Здесь-то и нужны трезвение и рассуждение. Нужны они конечно же не для превозношения и презорства, не для того, чтобы ругать или осуждать Церковь, и не для разорения церковной дисциплины, — а именно для созидания внутренней духовной жизни, невозможной без живого сознания и чувства принадлежности именно ко Христовой (а не византийской, лубочной, народнической и проч.) Церкви.

Наконец, четвертое, что необходимо в христианской жизни, — это подвиг. И для достойного участия в Таинствах, и для воспринятая и понимания Священного Писания, и для усвоения навыков разбираться в Священном Предании необходимо личное усилие человека жить по заповедям Господним, нужен духовный, нравственный и интеллектуальный труд. А т.к. христиане на своем пути ко Христу имеют дело с падшим человеческим естеством, а также с духами злобы поднебесной (Еф. 6, 12), то их нравственный и духовный труд выражается в рассудительном подвиге самопротивления греху и понуждения себя на добро в согласии с нравственным учением Церкви. Очень существенно то, что в наше время нравственное делание христиан ни в коем случае не должно ограничиваться только аскетической, сугубо церковной стороной. Сегодня великий подвиг нужен для того, чтобы просто быть нормальным человеком — внимательным к другим, уважающим их, добрым, ответственным, мужественным, не тяжелым для ближних, воспитанным, культурным и образованным. Не надо думать, что церковная аскетика — одно, а это — другое, второстепенное, ненужное. Как раз мудрость христианина заключается в том, чтобы всю нашу жизнь, не исключая и общественной ее стороны, наполнить христианским содержанием — и это не меньший подвиг, чем собственно аскетический.

В заключение скажем вот что. Христианство — это вечная молодость, бодрость, свежесть, полнота жизни. Оно никогда не бывает и не может быть скучным и неинтересным. И мы всячески желаем тем читателям этой книги, которые еще не познали радости и силы христианства, приобщиться им. К верующим же христианам мы обращаем призыв — чтобы наша святая вера никогда не превратилась для вас в рутину, чтобы вы восходили «от силы в силу» и помнили завет апостола Павла: всегда радуйтесь (1 Фес. 5, 16).

Человек сам должен жить христианской жизнью

В Церкви нет ничего слепого и автоматического. И послушание тоже никак не может быть таким; оно не должно противоречить Священному Писанию и учению Церкви. Слушать нам надлежит Христа — послушание Ему только и может быть абсолютным; слушать мы должны Церковь (но опять же — Церковь, а не то, что тот или иной пастырь от невежества или от своих страстей и немощей считает Церковью); но ни Христос, ни Его Церковь никак не требуют от нас ничего нерассуждающего, автоматического и слепого. Послушание есть добродетель производная; оно вытекает из взаимной любви и уважения пастыря и паствы, и является естественным выражением того, что старшие в Церкви помогают младшим, заботятся о них, как бы «несут их на себе». Всякое послушание нужно испытывать по его плодам, в соответствии с евангельскими словами — по плодам их узнаете их (Мф. 7, 16); плод же этот — христианская жизнь, зрелая, ответственная и самостоятельная. Также нельзя путать послушание и церковную дисциплину. Часто эти понятия смешивают, и тогда происходит подмена: вместо послушания Церкви — рабство у человека.

Причиной «магически-автоматического» подхода к благодати священства и к послушанию является, с одной стороны, нежелание нравственно трудиться, и даже неосознание необходимости этого; с другой — безответственность, боязнь христианской свободы, стремление переложить ответственность за свою жизнь на плечи другого, неумение свободно и сознательно строить свою духовную жизнь. И здесь опять нужно напомнить, что христианство есть синергия, сотворчество Бога и человека, сотворчество людей в Церкви, старших и младших, каждого в своем чину, на своем месте, и все это — во Христе, в Духе Святом, для созидания тела Церкви в любви, для спасения и жизни вечной (ср. Еф. 4, 16). И в этой благодатной реальности нет и не может быть насилия, господствования одних над другими, подавления личности, превозношения и чванства и всяческой несвободы, выражаемой в том числе в магическом восприятии пастырского служения.

Как же в свете всего вышесказанного должны строиться отношения паствы и пастыря? Сначала, когда человек только входит в Церковь, ему желательно найти пастыря, духовника, с которым он сможет обговаривать свою жизнь достаточно подробно. Это нужно для того, чтобы человек правильно воцерковился, не заблудившись в дебрях псевдоцерковности. Этот процесс совершенно подобен воспитанию малого дитяти: его нужно научить ходить, разговаривать, читать, жить в социуме. Так и новоначальный христианин должен быть научен, как молиться, исполнять церковный чин, строить жизнь по началам благочестия, что и как читать и т.д. Духовник здесь выступает как заботливый опекун, воспитатель, педагог, имея целью, чтобы сегодняшний новоначальный развился в сознательного христианина, приобщенного духовной жизни Церкви, ответственного и самостоятельного. Дух этого опекунства — уважение и любовь пастыря к новоначальному христианину, выявление Церкви не как схемы, а для каждого человека лично, применяясь к его устроению; со стороны же новоначального — доверие и послушание.

Когда период новоначалия кончается, отношения с пастырем меняются: они становятся отношениями совета, взаимного шествия по пути христианской жизни, взаимного, как бы уже на равных, доверия, уважения, сотрудничества. И здесь нужно избегать распространенной ошибки — когда новоначальнические отношения излишне затягиваются и превращаются в некое рабство у пастыря. Нелепо, когда после пятнадцати лет духовных отношений христианин караулит священника, чтобы спросить его, можно ли ему завтра поехать на дачу или сократить в случае усталости правило. Не делайтесь рабами человеков, увещевает нас апостол Павел (1 Кор. 7, 23). Христианской жизнью нужно жить самим. Святитель Феофан Затворник удачно сравнивал духовника со столбом с указателями, стоящим на перепутье; а путь никто другой, кроме самого идущего, за него не совершит. Вообще говоря, пастырю принадлежит лишь право совета — большего в новоначалии, более свободного — во «взрослом» христианском состоянии; но принимать решения и строить свою жизнь должен каждый христианин сам. Атмосферу же, в которой совершаются духовные пастырские взаимоотношения, должны составлять взаимные доверие и любовь, взаимное рассуждение, и никогда — не подавление, не командование, не манипулирование, не потребительский подход.

_____________

1. См. Епископ Феофан. Начертание христианского нравоучения — М., 1985 с 36.
2. Достопамятные сказания о подвижничестве Святых Блаженных Отцов. — М. 1999 с.17

Из книги: Игумен Петр (Мещеринов). Жизнь в Церкви - Вопросы и ответы, беседы, лекции