Иногда жизнь заводит в такой тупик, выйти из которого можно, лишь ответив честно самому себе: верю ли я в Бога, а если верю, то почему?

Время уходит. Маленькая бусинка настоящего мгновения непрерывно скользит по невидимой нити времени, вызывая будущее к бытию и тут же превращая его в прошлое. А куда уходит прошлое? Есть оно или его уже нет вообще? Ведь сколько хорошего и важного случается в нашей жизни, — удивительные открытия, встречи с замечательными людьми, теплота общения с близкими, радость творчества — но вот сегодняшний день стал вчерашним, и всего этого уже нет! И никогда не будет. Нельзя будет повторить, пережить снова, разделить с другими — с теми, кто не был причастен к убежавшему в прошлое событию. Неужели всё, что осталось, — это только зыбкий след в памяти, который недоступен никому, кроме тебя самого, и поделиться которым можно только подбирая слова? А слова, как известно, могут намекнуть, приблизить, но никогда не дадут слушателю то непосредственное переживание, которое живёт лишь в опыте и памяти рассказчика-очевидца.

Неумолимое течение времени гораздо больше, чем огромность Вселенной, даёт человеку почувствовать свою ничтожность и слабость, ощутить себя песчинкой в огромном океане. И ставит вопрос — острый, как грань, отделяющая будущее от прошлого, — зачем мы живём? Зачем познаём мир, зачем учимся любить и прощать, зачем открываем законы мироздания, зачем учимся писать и читать? Зачем мы делимся наболевшим с друзьями за чашкой чая? Зачем пишем тёплые слова в поздравительные открытки? Зачем учимся ездить на велосипеде и завязывать шнурки? Зачем?

Зачем всё это, если очень скоро нас не станет? И не станет тех, с кем мы успели поделиться своими радостями и печалями. Не станет и тех, для кого мы писали открытки и кого катали на велосипеде. А затем не станет и тех, кто ещё помнил, что мы жили некогда на белом свете. И наступит момент, когда даже туманное видение в памяти не воскресит всего того, что мы познали в течение своей мимолётной жизни — ни знаний, ни радостей, ни горестей, ни событий. Ничего. С такого ракурса жизнь — бессмысленна и прав оказывается Экклезиаст: «Всё суета сует». А суровые слова апостола Петра — Небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят (2 Петр. 3, 10) — словно выносят окончательный приговор всем человеческим надеждам найти смысл жизни в земных свершениях.

Эта безрадостная картина бессмысленности настоящего и полной аннигиляции прошлого с особенной силой встала однажды передо мной в очередной период духовного упадка, когда огонёк живой веры и доверия Богу начал угасать (хотел бы надеяться, что этот период был последний, но, скорее всего, они ещё будут навещать меня, заставляя искать Cамого Бога, а не удобства теплохладной веры). Я попытался представить, какое множество — миллиарды — людей жили раньше, так же радовались тому, что они живы, так же влюблялись, женились, рожали детей, писали стихи и строили дома, с оружием в руках защищали свою родину, оплакивали ушедших близких. А теперь их нет и нет даже памяти о них. И невозможно прикоснуться к их опыту.

И я вдруг понял, за что мы ценим старых друзей, одноклассников, проведших с нами годы за одной партой, сослуживцев, с которыми мёрзли в одном окопе, — за то (в числе прочего), что нам не нужно объяснять им, как всё было. Они были рядом. Одни и те же воспоминания встают перед глазами.

У меня есть друг, с которым нас связывают уже три десятка лет — с раннего детства. И хотя мы ссорились бесчисленное количество раз, мне очень дорого, что он помнит, как, сидя на дереве, мы — второклассники — проектировали дельтапланы и подводные лодки собственного изготовления. А в шестом классе строили из подручных материалов космические корабли и подводили научные теории под недавно выдуманную машину времени из старого будильника, батареек и разноцветных проводов. И только он из всех ныне окружающих меня людей помнит, как мы срубили небольшую сосну, чтобы сделать мачту для так и не построенной яхты, и тащили её несколько километров по асфальтовой дороге, привязав верёвками к велосипедам!

Эти воспоминания живы в нашей общей с ним памяти. А значит, они существуют, пока живы мы. Но мы — смертны. А как хотелось бы иметь вечного друга, который и через миллиарды лет сказал бы тебе, хлопнув по плечу: «А классная всё-таки была машина времени! И если бы батарейки были помощнее, она бы заработала!»

И тут меня озарило — ведь есть такой Друг! Более того, это такой Друг, который любит тебя больше, чем ты сам себя. И который знает о тебе всё — а это несравнимо больше, чем сможет узнать и вместить обычный друг. И это Друг, который, будучи Источником жизни, и с тобой обещал поделиться бессмертием. Получилось, что если есть Господь, то и жизнь обретает смысл! Наши дела, подвиги и открытия тоже обретают смысл, если совершаются для Него — как добрый виноградарь, Господь сохранит принесённые Ему плоды наших трудов и чудесным образом превратит их в вино нетленной радости работников, вошедших в радость Господина cвоего.

Эти мысли подвели меня к очередному доказательству бытия Бога. И не просто доказательству, а ко внутренней необходимости в Нём — ведь моя жизнь оправдана и осмысленна, только если есть Он.

И я вдруг захотел, чтобы от моего окна на небеса была протянута верёвочка с колокольчиком — это изобретение было в книге Астрид Линдгрен о Малыше и Карлсоне, только верёвка вела в забавный домик на крыше. Один звонок означал: «Немедленно прилетай!» Два звонка: «Ни в коем случае не прилетай!» А три звонка: «Какое счастье, что на свете есть такой красивый, умный, в меру упитанный и храбрый человечек, как ты, лучший в мире Карлсон!»

Мне вдруг тоже захотелось позвонить на небеса три раза, чтобы сказать, как я рад, что есть Господь. И вновь я обнаружил, что Он настолько хорошо меня знает, что уже опередил и предусмотрительно вдохновил древних песнопевцев создать для этих целей звонкую молитву: «Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, слава Тебе, Боже!»

Отрок